Святилище

Днем, в четыре часа — не сомневаясь, что Леони Верньер уже на пути в Кустоссу, — Констант устроил возвращение изнемогавшим от беспокойства родителям еще одного убитого ребенка. Его слуга вывез истерзанный труп на бычьей упряжке на площадь Перу и остановился там, выжидая. Не потребовалось большого искусства, даже при его болезненной слабости, чтобы привлечь внимание толпы. Никакой зверь не мог так страшно изуродовать тело — за убийством явно стояло нечто сверхъестественное. Тварь, прячущаяся в Домейн-де-ла-Кад. Дьявол. Демон.

В это время в Ренн-ле-Бен оказался грум из Домейн. Кучка горожан накинулась на мальчика, требуя ответа, как управляют чудовищем и где его держат. Хотя от паренька никакими средствами не удалось добиться признания правдивости нелепых сказок, его упрямство только подогрело толпу.

Именно Констант предложил взять штурмом дом и разобраться самим. Предложение мгновенно было подхвачено, и горожане не сомневались, что сами додумались до него. Чуть погодя он позволил им уговорить себя взяться за организацию осады.

Констант задержался у подножия террасы. Ходьба утомила его. Он смотрел, как толпа погромщиков разделяется на два потока, обтекая здание спереди и сбоку, кучей сбиваясь на каменной лестнице задней террасы.

Первым погиб полосатый навес, тянувшийся по всей длине террасы — один из мальчишек взобрался по стеблям плюща и закинул факел в собравшиеся на конце складки материи. Полотно, хоть и отсырело от октябрьских туманов, вспыхнуло почти мгновенно, и факел провалился сквозь прогоревшую дыру на террасу. В ночном воздухе черным облаком повис запах масла и горящей материи.

Чей-то голос прорезал хаос:

— Les diaboliques! Пособники дьявола!

Зрелище пламени словно воспламенило страсти. Первое оконное стекло разбилось под ударом окованного железом сапога. Осколок застрял в зимних штанах погромщика, и тот пинком отбросил его подальше. Перешли к другим окнам. Изящные комнаты сельского поместья одна за другой наполнялась толпой мародеров, факелами поджигавших занавески.

Трое подняли каменную урну и превратили ее в таран, вышибая дверь. Стекло разлетелось вдребезги, металл покоробился, и дверь сорвалась с петель. Троица отбросила урну, и толпа заполонила холл и библиотеку. Тряпками, пропитанными маслом и смолой, забросали полки красного дерева и подожгли их. Книги загорались одна за другой — сухая бумага и ветхие кожаные переплеты вспыхивали, как солома. Треща и брызжа искрами, огонь переметывался с полки на полку.

Погромщики сорвали занавес. Уцелевшие стекла трескались от жара и покорежившихся в огне рам. Другие выбивали ножками стульев.

С лицами, искаженными ненавистью и завистью, мужчины опрокинули столик, за которым сидела Леони, впервые читая «Таро», и сорвали со стен лесенки, совладав с медными тягами креплений. Пламя лизнуло край ковра, и тогда полыхнуло по-настоящему. Толпа выплеснулась в шахматный холл. Медленно переставляя непослушные ноги, за ними ковылял Виктор Констант.

Слуг было слишком мало, но сражались они отважно. Всем им досталось от слухов и злобных сплетен, так что они защищали не только репутацию имения, но и свою честь.

Подросток-посыльный нанес резкий скользящий удар налетевшему на него мужчине. Застигнутый врасплох горожанин опрокинулся навзничь, из-под его головы показалась струйка крови.

Они все знали друг друга. Вместе росли, были родственниками, друзьями, соседями, но сейчас дрались как враги. Эмиля сбил наземь удар подкованного сапога мужчины, который когда-то носил его на плечах в школу.

Крики становились все громче.

Садовники и подсобные рабочие имения, вооруженные охотничьими ружьями, дали залп в толпу и ранили одного в плечо, другого в ляжку. Кровь брызнула сквозь рассеченную кожу, люди заслоняли головы руками. Однако нападающих было слишком много, чтобы отстоять дом. Старик-садовник упал первым и услышал треск переломившейся под чьей-то ногой бедренной кости. Эмиль продержался чуть дольше, пока двое не схватили его сзади, а третий не нанес удар в лицо, от которого парень лишился чувств. С сыновьями этих людей он когда-то играл. Они подняли его и перевалили через перила. На долю секунды он будто завис в воздухе, потом рухнул вниз головой к подножию лестницы. И остался лежать, с неестественно вывернутыми руками и ногами. Всего лишь тоненький ручеек крови вытек из угла его губ, но глаза были мертвыми.

Кузен Мариеты, Антуан, туповатый парень, у которого все же хватило ума отличить добро от зла, заметил знакомого горожанина с ремнем в руке. Это был отец одного из похищенных детей, с лицом, искаженным горечью и горем.

Не задумываясь и вряд ли понимая, что делает, Антуан бросился вперед, руками обхватил мужчину за шею, пытаясь его повалить. Антуан был тяжелый и сильный парень, но драться он не умел и через несколько секунд сам оказался лежащим на спине. Он вскинул руки, но опоздал. Ремень резанул его поперек лица, металлическая застежка пряжки зацепила глаз. Мир для Антуана окрасился красным.