Свято-Русские Веды. Книга Коляды

И сказал Кащеюшка Виевич:

—      Вы летите к тем кораблям, потопите их в море синем. Погубите в море Сварожичей, и Дажьбога, и Коляду!

Коляда те речи услышал и сказал Перуну с Семарглом:

—      Выносите вы лук разрывчатый, не тяжёлый лук — во двенадцать пуд, и калёную стрелку в сажень!

Коляда по кораблику хаживал, и разрывча тый лук натягивал, и калёную стрелку прикладывал, как прикладывал — приговаривал:

—       Полети выше лесу стоячего, ниже облака проходящего. Не пади ни на воду, ни на землю, а пади на гору Хвангурскую за железный тын в Чёрный терем!

Но сказал Кащеюшка Виевич:

—       Ты не бей в меня, не стреляй в меня! А послушай-ка весть мою! Время вышло всё Коля-ды — призывает тебя Всевышний! Наступает иное время! Колесо небес повернулось!

Коляда Кащея не слушал. Он пустил стрелу золотую. Понеслась стрела ко Хвангуру. И попала в гору Хвангурскую, и попала она в Чёрный терем. Сотряс л ося царство Кащея.

И сказал тогда Коляда:

^ — Ты лети ко мне, Чернобог-Кащей! Ты

лети Пятиглавым Змеем! Мне пора подняться к Всевышнему! Я тебя, Дракон, оседлаю!

Прилетел к нему Пятиглавый Змей. От его-то шипу змеиного всколебалося море синее, расхо– дилися волны грозные. Покорил его Коляда, бил его тяжёлой дубиною и опутывал цепью тяжкой. Оседлал Коляда Змея лютого, полетел он к трону Всевышнего…

Овсень-Таусень мостил мосток, не простой мосточек с перилами — звёздный мост меж Явью и Навью.

И три Вышня поехали вдоль по мосту: первый Крышень-бог, а второй — Коляда, третий — будет Бус Белояр.

И отныне все славят Всевышнего, прославляют и Коляду.

—               Расскажи, Гамаюн, птица вещая, о Се– маргле сыне Сварожиче. И о детях его и богини Ночи, о Купале и Костроме. Как в цветок Купала-да-Кострома обратили их боги Ирия.

—               Ничего не скрою, что ведаю…

Негасим Огонь в Сваржей Кузнице. Днём он Солнцем горит, ночью — Месяцем, искры в том очаге — звёзды частые.

Как на небе Огонь до рассвета горит, так не гаснет Огонь в очагах огнищан. То Семаргл– Огнебог греет небо и землю, прогоняет он мглу, голод и нищету.

Коль взбушуется лютый Чёрный Змей и надвинется тьмой на Ирийский сад, позовут Огнебога Сварожичи:

—               Приходи и спаси, Сурьи-Солнца брат!

Как у Солнца лучи — волосы у него. По

плечам лежат, будто жар горят, в небесах зарёй разливаются.

У Семаргла-Огня, как у Месяца, как у Велеса с Хмелем — златые рога. Под Семарглом тем златогривый конь, у того коня шерсть серебряная, в каждой шёрсточке по жемчужинке.

Как звала Семаргла Купаленка — Ночка тёмная, Ночка маленькая:

—               Ты сойди, Огневик, с поднебесья! Ра-ре– кой приди, тропкой лунною. Посидим с тобой, полюбуемся.

Отвечал Семаргл Купаленке:

—               Не имею я часа, Купалочка! Мне всю ночь до рассвета нужно не спать, в небесах мне на страже нужно стоять. Чтобы Чёрный Змей не приполз из Тьмы, жито в поле широком бы не

потоптал, у коров молоко бы не отобрал, а у матушек — малых детушек…

Вновь зовёт Огнебога Купаленка, не идёт с поднебесья Сварогов сын. Слёзы льёт от тоски Купаленка, и зовёт, и кличет Сварожича. То не Ра-река разливается, не огонь в небесах разгорается — льются слёзы из глаз Купаленки, разгорается сердце бога.

И сошёл Семаргл к Купаленке, стал плясать он в ночи, стал он песни петь. В первой песне Триглава прославил. Во второй песне — Ладу– матушку. В третьей песне — саму Купальницу.

Ничего над полем не видно, за рекой ничего не слышно; только ветер прошёл над лесом, пролетела тень над водою — пробежала там туча чёрная. Но её Сварожич не видел, но её Семаргл не услышал…

Много ль времени миновало, мало ль времени миновало — от него зачала Купальница. И родила она сына с дочкою. Волоса у них золотые, на плечах лежат, как огонь горят. И решила Купальница братца с сестрой звать Купал ой и Костромой.

Как цветы, они поднимаются и румянятся, словно яблочки. Днём ласкает их Солнце Красное, ночью тёмною — мать Купалочка.

Рано-рано на зорьке утренней в лодочке стояла Купальница, и держала она в рученьке весло. С первым светом, с зарёю утренней отправлялась она в путь-дороженьку. Говорила она Костроме, так наказывала Купале:

—       Ой вы, дети мои родимые! Как болит по вас сердце вещее! Не ходите вы в чисто полюшко, не садитеся под калинов куст и не слушайте птицу Сирина! Сладко птица поёт-распе– вает, но кто слышит её — умирает… Не заметите вы — с востока прилетит вдруг облако чёрное. От того-то грозного облака в чистом полюшке не укроешься!

Отвечали ей брат с сестрою:

—       Не печалься, не плачь, Купаленка! Не пойдём мы в чистое полюшко и не сядем мы под калинов куст.

Вот отчалила мать Купаленка, и пришёл рассвет, и зачался день. Поднялось уже Солнце Красное, и на небе ясном ни облачка.

Вдруг услышали брат с сестрою — далеко– далече во полюшке, да на веточке той калиновой птица Сирин поёт-заливается. И рекла сестрица Купале:

—      Побежим мы с тобою, братец, далеко-да– лече во полюшко, посидим, послушаем Сирина. Коль появится туча-облачко, мы с тобою быстро укроемся.

И тогда с Костромою Купала побежали в чистое полюшко и садилися под калинов куст.