Говоря это, Леночка с такой любовью смотрела на мать, её личико светилось таким искренним чувством, что у Михайловой немного отлегло от сердца. «Благодарение Богу, что он, Всеблагий, дал мне оправиться, – подумала она, – а то каково было бы им, бедным, остаться круглыми сиротами. Померли бы с голоду прежде, чем весть о моей смерти дошла бы до моих родных».
– Ты у меня хорошая, – приласкала она дочь, потрепав её по розовой щёчке и пригладив рукой рассыпавшиеся по плечам девочки волосы. – Господь тебя наградит за любовь к матери, пошлёт тебе жизнь лучше той, которую мы теперь ведём.
– Да, да, мама! Когда я вырасту, мы не станем жить в такой холодной комнате и будем каждый день есть говядину и пить молоко. Я стану работать и помогать тебе, буду зарабатывать столько же денег, сколько ты сейчас, и всего у нас будет вдоволь…
В это время в дверь постучали и женский голос окликнул Михайлову:
– Наталья Дмитриевна, можно к вам?
При звуке этого голоса Леночка забила в ладоши, радостно подпрыгнув, а её мать сказала приветливо:
– Милости просим, Аграфена Терентьевна!
– Ох, насилу-то я к вам взобралась, – сказала, отдуваясь, полная немолодая женщина, важно усаживаясь на подставленный ей стул. – Ишь на какую голубятню залезли: я бы не в силах была каждый день ходить на такую вышку, да ещё по этой скверной лестнице. Охота вам была сюда забраться, под самую крышу!
– Не охота, а неволя, – ответила со вздохом Наталья Дмитриевна. – Эта комната дешевле других, вот и взяла её. Всё-таки лучше в отдельной комнате, чем ютиться с детьми в каком-нибудь углу.
– Так, так, – одобрила Аграфена Терентьевна. – Я не со зла вам это сказала, так, сдуру у меня вырвалось, язык мой – враг мой. Спросите-ка меня лучше, зачем я к вам пришла, а то, пожалуй, заболтаюсь и забуду, со мной это случается.
Леночка с матерью не сводили с гостьи глаз.
– Слушайте же: наш генерал хочет сам выбрать ёлку для нашей барышни. Она ведь у нас затейница такая, опять праздник для племянников и племянниц своих готовит – такая уж добрая душа, только и забота у неё, как бы других повеселить. А генерал-то наш не хочет большой ёлки. Говорит, пол она портит и слуги, внося её, ещё вещи перебьют. Ведь у хозяев страсть сколько всего понаставлено. Вот и идёт он сам выбирать ёлку, не очень большую, чтоб можно было на табуретке поставить да чтоб потолок не испортила, – расписной ведь. Вот как он завтра в должность пойдёт10
, сам и купит. Только ему надо взять кого-нибудь с собой, чтобы ту ёлку домой принести. Так я и подумала: не отнесёт ли её ваша Леночка? Всё-таки гривенничек11 бы себе на праздник заработала.У девочки от радости заблестели глаза.
– Я сильная, – сказала она с готовностью, – мне нипочём принести ёлку!
– Ну так смотри, завтра утром будь у нас к девяти часам.
– Раньше приду.
– Умница, умница! – погладила её по голове Аграфена Терентьевна. – Я так и думала, что угожу тебе этим. Прощайте, Наталья Дмитриевна, – продолжала она, отворяя дверь. – Как только жалованье получу, так за передники и отдам вам. Страсть не люблю должать12
, а отложенного про запас трогать не хочется.И она, покачиваясь и шаркая ногами, стала осторожно спускаться по лестнице, едва освещаемой маленькой лампой, с которой провожала её Леночка.
– Завтра приходи! – послышался ещё раз снизу голос генеральской кухарки, и шаги её затихли.
– Вот, мамочка, – сказала довольная Леночка, ставя лампу на стол. – У нас с Петей и леденцы будут! Пойдём спать скорее, завтра платье докончишь.
– Раздевайся, дружок, я тоже скоро лягу.
И игла ещё проворнее заходила в привычной руке Михайловой.
На следующий день мороз стал ещё сильнее, но ни ветру, ни снегу не было. Леночка вскочила с постели чуть ли не в шесть часов утра, всё боялась опоздать. Помогая матери убирать комнату, она всё думала о гривеннике, который заработает собственным трудом, и делала всевозможные предположения, что купит на него.
Петя ещё спал, свернувшись клубочком под старым ватным одеялом и закутавшись в него с головой, когда Леночка отправилась в кухню генерала Артамонова.
– А вот и наш носильщик! – с улыбкой приветствовала её Аграфена Терентьевна. – Раненько собралась, милая, наши всё ещё почивают. Н'a вот, напейся чайку с мёдом. Я ведь по-старинному сахару не употребляю, а медок постный, его чистая тварь Божия готовит, пчёлка. Выпей чашечку, вкусно!
– Я уж кофе пила, Аграфена Терентьевна!
– Без хлеба, поди, пила! А я вот тебе сухарик дам. Не бойся – постный, кушай себе на здоровье.
Выпив чаю с мёдом и спрятав в карман поджаристый сухарик для Пети, Леночка принялась помогать кухарке. Она вымыла и вытерла ей чашку, сполоснула кофейник, перевернула его на плите и стала обметать крылышком пыль13
с полок и с подоконников.– Готов самовар? – спросила молодая горничная, влетая в кухню с полотенцем на плече и с метёлкой из перьев в руках.
– Ну как же, так я за тебя и буду хлопотать! – сказала сердито кухарка, делая вид, что и не думала заботиться о самоваре, между тем как всё утро вздувала его.