Святое дело

«Немецкие мины порвали тонкий кабель связи. Телефонист, солдат Петр Гуткин, побежал исправлять повреждение.

Кабель змейкой вытянулся на траве и лежал оборванный, беспомощный. Свист снаряда заставил Гуткина прижаться к земле. Снаряд разорвался почти рядом, брызнул стальными кусочками смерти. Большой осколок ударил в предплечье. От боли потемнело в глазах…

В воздухе выли снаряды, и большие кусты разрывов с адским грохотом взлетали ввысь. Но Гуткину казалось, что стало тихо и где-то далеко-далеко ровно зазвенел будильник. Оборванный конец кабеля лежал, свернувшись в полукольцо. Гуткин крепко, до боли в висках, стиснул зубы и пополз к другому концу провода. С трудом одной рукой срастил концы, встал и, шатаясь, пошел к домику с островерхой черепичной крышей — наблюдательному пункту.

Все расступились, и Гуткин медленно прошел в комнату, где у выбитого окна стоял с биноклем командир батареи. «Уровень больше два!» — командовал старший лейтенант Стрельцов. Потом обернулся и увидел запавшие под черными бровями глаза связиста, серое, сразу постаревшее лицо.

— Товарищ старший лейтенант, — тихо доложил Гуткин, — линия исправлена…»

Краснов кончил читать и с сожалением перевернул маленький листок: о дальнейшей судьбе связиста ничего не было сказано. Да и сам подвиг описан не теми словами, не так, как он рисовал в своем воображении.

— Вы не пробовали ей написать?

— Писал. Не застали ее мои письма. На фронт ушла. — Старшина помолчал немного. — И не вернулась. Какая девушка была!

И Краснов услышал одну из прекрасных повестей, так жестоко оборванных войной на первых страницах. Он и не предполагал, что старшина умеет так целомудренно-просто говорить о любви.

Семьи у Нестерова не было, и, кроме рыбной ловли, ничто не отвлекало его от батареи. Служба была призванием и единственной целью. Он не мыслил себе жизнь без батареи и жил в маленькой комнатушке, рядом с каптеркой.

— Почему вы не женитесь, Иван Федорович? — впервые называя старшину по имени, спросил Краснов.

Старшина не удивился неожиданному вопросу, но не ответил и снова заговорил о своем друге:

— Месяца за три до того пришлось нам в деревне Шарино могилу раскапывать. Девяносто человек заживо в сарае фашисты сожгли. И никак он девочку одну забыть не мог. Головку мать собою закрыла, а тело, ручки не уберегла…

В памяти Краснова всплыла далекая картина, другая, которую он сам видел.

…Обгорелые печные трубы, одинокие, как кресты на погосте. Черные воронки от бомб. Ржавая рама кровати. Ветер перелистывает растрепанный букварь. Прибитые дождем серые хлопья пепла у дороги, запруженной беженцами…

— Нет, — говорил мне Петя, — пока хоть один гад на нашей земле ползает, не тронет меня пуля. Это он точно угадал. В Пруссии его уже!..

Все, что Краснов узнал о Петре Гуткине, невозможно было вместить в тесный конспект. «И хорошо, — сказал майор Лукьянов. — Зачем вам бумажка! Живое слово скорее до сердца доходит. Если, конечно, от сердца идет».

Солдаты не отрывали глаз от Краснова. Затем выступил Нестеров.

Несколько минут царило молчание.

— Не знаю, выжил он или… — глухо сказал старшина, угадывая немой вопрос солдат. — Потом приказ пришел. Орденом Ленина наградили его. А только сообщить куда — не знали.

В книге истории полка не было ни «адского грохота», ни «стальных кусочков смерти».