Святое дело

— Так точ… Да! Краснов, наверное, напутал… Ничего удивительного. — И торопливо заговорил, стараясь угадать, какое впечатление производят его слова на командира батареи: — Молод, опыта ночных учений не имеет. Это, разумеется, мое предположение, — добавил тоном человека, который не боится возражений, хотя они и возможны. — Но это все-таки не догадка, а так сказать…

— Замолчите вы!..

У Ярцева мгновенно пересохли губы, но он попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалкой, заискивающей.

Стрельцов заторопил радиста с вызовом батареи.

Тот виновато ответил:

— Сейчас включу, товарищ капитан. Вы же приказали экономить питание.

— Где проводная связь?

— Вы сами сказали…

— Что вы все заладили — «сами», «сами»! — взорвался. — Сейчас же тяните линию!

Ярцев поспешил уйти. «Когда начальство в гневе, молчание — дороже золота».

Стрельцов закурил, но отшвырнул папиросу и втоптал ее в снег.

— Я сам пойду. Связисты, готовы? Пошли!

— Товарищ капитан, — обрадованно позвал радист. — К микрофону!

— Работать сегодня не будете, — услышал голос Фролова. — Десятый разрешил отойти на «Волгу» для отдыха. Как поняли? Прием.

— Понял вас, — мрачно ответил Стрельцов и, прикрыв ладонью микрофон, скомандовал сбор.

— Товарищ старший лейтенант, — нерешительно спросил Долгов, — как быть с Остапенко?

— Приказано эвакуировать, какие могут быть разговоры? — нервно ответил Ярцев.

— А может, в него прямое попадание было, тогда как? Не соберешь ведь? — спросил, плутовато прищурив глаза, разведчик.

Ярцев махнул рукой: «Поступайте как знаете». Не до Остапенко, тревожила собственная судьба.

Ярцев надеялся, что вышел безнаказанным из ночной истории. Командир батареи обозвал Краснова растяпой и объявил двое суток домашнего ареста.

— Люди могут отдыхать, — бросил Стрельцов, устало опускаясь на подстилку из веток.

Краснов ушел выполнять приказание, в палатку больше не возвратился.

— Воевать труднее, чем флиртовать с учительницей, — Ярцев выпустил фразу, как пробный шар.

— Все вы хороши, — проворчал Стрельцов, натягивая на себя полушубок. — Чуть отвернулся — и все пропало. Будет мне наука, как доверяться.

Пока обдумывал подходящий ответ, капитан уснул. Ярцев подбросил в печку и тоже улегся, но сон не шел. Было все-таки не по себе. Он отлично понимал свою вину. По-честному нужно было признаться во всем, но тогда взыскание получил бы не Краснов, а он. Ярцев же больше всего боялся сейчас быть замешанным в неприятной истории. Это могло повредить его планам. Он написал рапорт с просьбой послать его в Ленинград на курсы руководителей физкультуры. Не столько хотел учиться, сколько надеялся уйти из взвода на должность физрука. Теперь со дня на день ожидал ответа из отдела кадров.

Полог палатки откинулся. Согнувшись, вошел майор Лукьянов. Ярцев сделал движение, точно хотел встать, полагая, что майор скажет: «Лежите». Лукьянов не любил тревожить людей и обычно старался говорить в непринужденной обстановке. Но на этот раз он молчал, выжидая, пока старший лейтенант приведет себя в порядок. В лице майора не было присущей ему приветливости.

— Нескладно получилось, — сказал наконец.

— Да-а, — неопределенно ответил Ярцев, стараясь угадать настроение замполита.

— Ведь нужно было не только провести огневиков, но и разведать скрытый подход. И что обидно, в каких-нибудь пятистах метрах на север превосходный подъезд и противником совершенно не просматривается. Я только что был там с лейтенантом Красновым.

«Вот оно что! Пожаловался! Наверное, всю вину на меня свалил».

— Товарищ капитан! — негромко крикнули снаружи. — Командир полка едет!

Ярцев хотел разбудить Стрельцова, но Лукьянов остановил его:

— Пускай спит. Пойдемте.

Родионов, заметив старшего лейтенанта Ярцева, поманил к себе:

— Почему не выполнили приказ?

«Пожалуй, будет лучше, если сразу повиниться, — решил Ярцев, — признать свою вину, и на этом все кончится. Ну, отхвачу арест. Сейчас это неважно, все равно скоро уеду». Он сделал скорбное лицо.

— Виноват, товарищ полковник.

— Вот-вот.

«Хорошо, что не стал отпираться…»

— Еще бы не виноват! Наступление сорвал, орудие и людей вывел из строя.

Ярцев попытался возразить, что вина его условна, так же как срыв наступления на мифического противника, но полковник сурово оборвал:

— Кто на учении потеть боится, в бою и крови испугается.

— Я фронтовик, у меня тяжелое ранение, — обиженно скривил губы Ярцев. — Да что я, товарищ полковник, один виноват? — вырвалось наперекор задуманному покаянию. — Краснов огневым взводом командует, а не я… Кроме того, я вообще могу доказать свое алиби в этом деле! — почти выкрикнул Ярцев и струсил, увидев, как глаза полковника стали жесткими и колючими.

— Алиби? — с угрозой переспросил Родионов. — Может быть, вы и к гибели разведчика Остапенко не причастны? Почему солдат попал под снайперский выстрел?!

Ярцев молчал.

— Я разговаривал с солдатом, — вступил в разговор Лукьянов. — Устал, говорит, ползти и поднялся, чтоб дух перевести.

— Вот почему! Задохнулся, не научили его переползать, не закалили физически. И кто не научил? Командир взвода, отличный спортсмен! Идите. Потом разберемся. Позор!