Предложение лорда Нельсона тем менее имело основания, что французы, им же пораженные при Абукире и лишенные своего флота на Средиземном море, не могли, да и никакой нужды не имели делать покушения с моря на западные берега Италии, которую они большей частью занимали с сухого пути; но намерения англичан были в этом случае ясны: они хотели отвлечь российский флот от Корфу[67]
, оставив этот остров наблюдению одних только турок, которым английский адмирал не преминул бы послать на подкрепление малый отряд военных судов, зная, что французский гарнизон в Корфу, лишенный всякой надежды получить вспоможение войсками и нуждающийся от тесного блокирования в пропитании, должен будет в конце марта сдаться и принять все условия союзников. Став таким образом твердой ногой в Адриатическом море, лорд Нельсон знал бы, какие употребить способы при Оттоманской Порте, для вознаграждения англичан за проливаемую ими (будто бы в пользу Султана) кровь в Египте. Содействием их обширные области, орошаемые Нилом, возвращены были бы Порте Оттоманской, а Корфу и Ионические острова вообще остались бы в руках Великобритании[68].Управлявший делами по дипломатической части на турецкой эскадре Махмут-Ефенди был величайший приверженец Английского правительства, при котором находился он шесть лет в звании секретаря посольства, а потом и поверенным в делах Султана Селима. Преданность его и любовь к англичанам были столь велики, что он чаще переписывался с лордом Нельсоном, нежели со своим двором. Он писал по-французски и по-английски. В Лондоне приобрел он ловкость и развязность европейского дипломата, сохраняя в душе своей все свойства и наклонности турка. У Махмут-Ефенди так, как и у всех прочих министров, в Диване заседающих, золото и личная корысть брали всегда верх над славой и пользой отечества. Он русских весьма не любил, вероятно потому, что они не его правилами руководствуются[69]
.Российскому Адмиралу не трудно было проникнуть виды лорда Нельсона, но и без этих политических уважений он не мог бы удовлетворить требований его, ибо, сверх недостатка в войске, деньгах и продовольствии, корабли «Мария Магдалина», «Св. Троица» и «Богоявление Господне», по ветхости их, имели нужду во многих поправках и не могли без явной опасности держать море в ненастное зимнее время.
Многие относили все вышеупомянутые неприятности к ошибочному плану похода, начертанному Адмиралом Ушаковым, который, по мнению их, должен был следовать из Константинополя прямо на Корфу, где бы нашел французов врасплох, не приготовленными к обороне, не запасенными провиантом и не укрепившимися на острове Видо. Равномерно упрекали его в том, что он продовольствие эскадры своей вверил турецкому начальству. Мы спросим у строгих сих судей, мог ли Адмирал Ушаков вообразить, чтобы деятельные французы, обладавшие верхней и средней Италией, имея в руках своих Корфу, это столь важное приморское укрепление, утверждавшее, по положению своему, влияние их на Европейскую Турцию и на весь восточный берег Адриатики, оставили в крепости этой слабый и нуждающийся в провианте гарнизон. Предположение это оправдалось и великобританским поверенным в делах в Константинополе С. Сперсером Смитом, который также извещен был, что на Корфу находилось до 8 000 отборного гарнизона. Итак, план Главнокомандующего был основан на здравом рассудке; он во всех донесениях к Высочайшему двору представлял о необходимости иметь высадное войско, до прибытия же оного занялся очищением от французов прочих Ионических островов, восстановлением на них порядка и учреждением попечительных правительств, чем укротил воспаленные умы греков матерого берега, а особенно пелопонесцев, которые, находясь под тяжким игом турок, ожидали перемены в участи своей единственно от успехов Франции, наводнившей всю Грецию комиссарами, проповедовавшими всюду вольность, независимость и равенство. Появление на всех берегах победоносного Российского флага вывело ослепленных греков из заблуждения их, и приверженцы французской республики обратились все добровольно к русским, своим единоверцам.[70]
Французы со свойственной им ловкостью употребляли все средства, коими можно было только ослепить греков, действуя на пылкое их воображение и возрождая в них любовь к древней их свободе.