Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого

Сцена эта насмешила и тронула в одно время всех предстоявших. Примерная привязанность русских к своей родине и любовь к соотчичам, отличает их от всех народов Европы, не изъемля даже обитателей гористой Гельвеции, столь славящихся любовью своей к отчизне. Всем известно, что швейцарцы непринужденно оставляют отечество свое, чтобы из платы служить во Франции, Гишпании, Неаполе и других землях; они составляют полки и умирают на поле чести за распри, совершенно им чуждые, или же трудолюбивыми своими руками обрабатывают иностранные поля и населяют колонии. Какой же русский (за исключением разве гонимого судьбой Кондратия) оставил охотно Россию, чтобы избрать себе другое, лучшее отечество? Какой русский проливал кровь свою за другого, как Царя своего или его союзников?.. Тщетно будем мы искать тому примеров, мы найдем только малое число расслабленных, удрученных летами и недугами, кои в прелестном климате Италии и Франции находя в болезнях своих облегчение, жертвуют для здоровья своего всеми сладостями, сопряженными с обитанием отечественного крова.

Европа видела в 1812 году, что может произвести пылкая любовь к отечеству, эта надежнейшая для сохранения царств добродетель. Она соделала Россию непобедимой, она залог нашей независимости, нашей славы и целости нашего государства[80].

24-го ноября, по взаимному условию между начальниками, воспоследовала размена пленных. Поручик Кантарино и с ним 14 рядовых были присланы к адмиралу на корабль: но злополучный инженер граф Маркати к нам уже не возвратился. Слышно было, что он прежде находился во французской службе и что, не быв от оной уволен, вступил в нашу, почему, попавшись к ним в плен, был немедленно расстрелян. В размен от нас отданы были один капитан и 15 рядовых.

При эскадре нашей остался родной брат несчастного Маркати, который старался всеми средствами отомстить плачевную смерть его. Он был часто и с пользой употребляем и всегда оказывал себя храбрым и преданным России офицером.

Капитан Лажуаль и плац-комендант (Commendant de la place) Карбон были от генерала Дюбуа присланы к адмиралу Ушакову на корабль для совершения размена. Первый просил, чтобы позволено было выйти из гавани Мандракио шести нейтральным купеческим судам, отправляющимся в Венецию, а второй приносил жалобы на жестокость турок, отрубивших головы не только убитым, но и всем раненым при Монте-Оливете французам. Адмирал позволил трем австрийским судам следовать в назначенный путь и обещал употребить влияние свое у Кадыр-Бея, чтобы впредь турки не следовали варварскому обыкновению, столько противному человечеству.[81]

При этом случае главнокомандующий изъявил также со своей стороны французским чиновникам сильное свое негодование на жестокие их поступки с островитянами.

Карбон (как и большая часть тогдашних французов), будучи щедр на высокопарные выражения и пышные слова, языком чувствительности изъявлял сожаление свое о бедствиях войны и умолял адмирала Ушакова соделать оные менее тягостными для двух народов, только взаимного почтения достойных! Кто же был сей Карбон, сей друг человечества, сей нежный филантроп? Жесточайший террорист, свирепый якобинец, носивший между корфиотами и даже между своими имя второго Марата! Он-то всеми способами ускорил казнь графа Маркати и пойманных с ним корфиотов, не соблюдая даже принятых обыкновенных форм военного суда, дабы не дать времени адмиралу Ушакову просить генерального комиссара о пощаде этих несчастных.

Едва парламентерная шлюпка пристала к крепости, как австрийские суда, получившие позволение выйти из гавани, пользуясь попутным южным ветром, вступили под паруса.

При осмотре их российским чиновником, посланным из флагманского корабля, найдены были на одном из них переодетыми в матросские платья бывший на острове Занте французский консул Гис и корпусный хирург Пуатье, кои оба отправлялись во Францию с донесением к директории. Добыча эта не без пользы была для российской эскадры: искусный в своем деле Пуатье вылечил совершенно от ран любимого всеми храброго Кикина, а Гис до самого взятия Корфу восхищал общество офицеров на корабле «Св. Павел» приятным своим обхождением, острыми шутками и превосходнейшей своей игрой на виолончели.

Беспокойство от вылазок (особенно же ночью), беспрестанный гром батарей и частые покушения корабля «Женероз» сниматься с якоря озабочивали нимало адмирала Ушакова. Главный план его состоял в стеснении крепостной блокады. Сделав сначала это распоряжение, он держался совокупно всеми судами около главного центра действий, не отвлекая силы свои от того места, где они более были нужны.

Меры эти имели желаемый успех, и неприятель в вылазках своих был весьма осторожен и довольствовался доходить до ближайших садов и огородов (прикрываемых наружными укреплениями), в коих он запасался разными овощами.

Союзники не имели достаточных сил для большого стеснения осады и не могли отделять от батарей больших отрядов против неприятельских фуражиров.