Святой: гарпун для Акулы

Святой не ответил. Его бесил ровный, бесстрастный тон говорившего, без намека на сочувствие или сострадание к раненому комбату.

«Кабинетный хлюст этот Дронов, — рассуждал Святой на обратном пути. — Люди для него — что оловянные солдатики. Свернули шею, и ладно. Другого поставим, целенького…»

Остывающее вечернее небо нависало над неровной линией горизонта. Беззвучно, как тени, пролетали припозднившиеся птицы. У казарм переругивались солдаты: недавно кончилась вечерняя поверка.

— Все спокойно, — встретил Святого лейтенант Кучаев. — Беженцы прибились.

Он сидел на ступеньках деревянной лесенки, которая вела в его семейный «шалаш». Свет фонаря искажал мальчишечьи черты лица лейтенанта.

— Трое мужиков, дети, женщины. Из Оша бежали или из пригородов, турки-месхетинцы. Их тоже, оказывается, киргизы режут. Заблудились в степи. Просятся возле нас переночевать. Но ведь подполковник запретил гражданских к складам подпускать? — задал Кучаев риторический вопрос.

— Где они? — спросил Святой.

— Табором у второго поста стоят. Смотри, вон костер развели…

Оранжевый лепесток огня колыхался в темноте, высвечивая фигуры сидящих вокруг него людей. Веками слабые и гонимые искали защиты у сильных, отдаваясь под их покровительство и надеясь на милосердие. Цивилизация и социализм ничего не изменили и были пустым звуком для людей, бросивших все ради спасения жизни. Реальностью были солдаты, колючая проволока вместо крепостных стен, добрая воля командира, способная защитить от волков в человечьем обличье, подарить хотя бы одну спокойную ночь, когда можно смотреть на звезды, не опасаясь, что холодная сталь ножа полоснет по горлу.

— Послать бойца — пусть сворачивают манатки? — осведомился Кучаев. Ему хотелось к жене.

Он предвидел обычную порцию вечерних упреков, плача, своих утешений и заверений бросить эту чертову армию, переехать к маме в Саратов. Зато потом будут благодарные объятия и сладкий омут постели.

— Откроем ворота. Впустим беженцев на свободную площадку у заваленного бункера. Куда их гнать? — с неожиданной злостью сказал Святой. — Поставь себя на их место.

Драпал бы ты с супругой по степи, наткнулся на служивых, а они от ворот поворот. Спасение утопающих, мол, дело рук самих утопающих: мы солдаты, у нас приказ! Мерзко, Кучаев!

Глядя на старшего по званию снизу вверх, лейтенант отодвинулся в тень, куда не доходил свет фонаря, и плаксивым голосом несправедливо обиженного ребенка заскулил:

— Ну что вы меня все поучаете! Жена пилит: «Ты не мужик, а тряпка! Место под солнцем для семьи найти не можешь. Сгноишь меня по гарнизонам», — передразнил он супругу. — Ты благородству учишь! Хорошо, я пойду в казарму! Беженцев к себе пущу! Нормально? Доволен? Капаете на мозги! Застрелиться можно! Училище закончил. Думал, делом заниматься буду, а тут как пса на цепь посадили… — выталкивал из себя отрывистые фразы усталый лейтенант.

«Сейчас того и гляди расплачется. Мальчишка ведь совсем еще», — подумал Святой.

— Иди к жене! Я распоряжусь. А лучше посиди покури.

Женщины могут простить измену, но слабость никогда!

Француз один сказал. Большой дока по женскому полу!

— Французы — они в этом деле понимают, — вздохнул Кучаев. — Ты сам скоро отбиваться будешь?

— Разберусь с гостями, посты проверю. А что?

— Отгони дебилов моих, если заметишь, — смущенно попросил лейтенант. — Дырку проковыряли в стене, подглядывают.

Беженцев было восемь человек. Глава семьи — невысокий коренастый мужчина — сидел у костра, подогнув под себя ноги. Его два сына-подростка, дочка лет шести и еще одна женщина, родственница жены, перекладывали скарб, разворачивали узлы, грели воду в мятой жестянке. Рядом с мужчиной примостилась его жена с грудным ребенком на руках.

Заметив Святого, мужчина встал, шагнул навстречу и достал из накинутого на плечи пиджака маленькую книжицу.

— Здравствуйте, товарищ начальник, — сказал он приветливо. — Вот мой паспорт.

Святой машинально взял документ, повертел его в руках и вернул, не раскрывая.

— Из Оша? — спросил он.

Мужчина кивнул.

— Четвертый день идем. В Узгенский район к родным хотели попасть, да вот заплутали… Подайте чая гостю! — с остатками былой восточной властности крикнул он женщинам.

— Да нет, что вы… Да не стоит… — совсем не по-военному забормотал Святой.

Изможденные лица, перепуганные глаза мальчишек, съежившиеся словно в ожидании удара женщины были немым укором для офицера-спецназовца.

Они как бы вопрошали: «Что происходит с нами? Почему ты, солдат, обутый, одетый и накормленный за наши деньги, не смог уберечь нас, заставил скитаться под открытым небом?»

Излишняя вежливость офицера насторожила беглецов.

Мужчина засуетился:

— Мы передохнем до утра и уйдем. Ноги гудят, и дети устали.

— Покормить их есть чем? — Рогожин протянул руки к костру.

— Напуганные, ничего не хотят, — робко улыбнулась женщина с девочкой на руках.

Семья Али Сулейманова скиталась не первый год. Ее глава рассказывал у костра свою печальную историю. Родителей Али выслали с Кавказа в сорок четвертом, когда Сталин объявил турок-месхетинцев пособниками немецко-фашистских оккупантов.