Святой Грааль

Оба сели перед Томасом, мечи лежали на коленях. Посматривали и на Олега, тот оказался почти за их спинами, но варвар выглядел вконец изможденным, залитый кровью, а веревка на его скрученных за спиной руках сдержала бы слона. Вдобавок Коршун, который помнил о троих погибших, велел потуже стянуть варвару ноги. Томас сидел, упираясь в валун, выпрямлял спину — не желая, чтобы подумали, будто скис перед смертью. Глаза надменно смотрели поверх голов наемников, и Павел в конце концов сказал нервно:

— Коршун, этот железнобокий чересчур спокоен. У меня от его ровного сопения прожигаются дырки в желудке. Давайте их прикончим и сбросим в водопад.

— А хозяин?

— Скажем правду. Думаешь, не отдаст остальные деньги?

— Заявит, что снова убежали. Похоже, его когда-то здорово напугали.

Павел опустился на корточки перед Томасом, покачал кончиком сабли перед глазами высокомерного рыцаря:

— Перестань скалить зубы!

Коршун сказал резко, с презрением в голосе:

— Прекрати трястись! Он благородный рыцарь, голубая кровь! Трусит, но держит гонор. Так у них, благородных, принято. А ты, дурень, принимаешь за чистую монету.

Павел поерзал, подозрительно покосился на Коршуна:

— А зачем притворяться?

— Не знаю, — ответил Коршун с ядовитой усмешкой, — у благородных так принято. Но если поджилки трясутся, наблюдай за ними повнимательнее. И ты, Петр!

— Наблюдаю, — заверил Петр хмуро. — Я видел, как этот железнобокий схватил Тетерю. Один раз давнул, а ни одной целой кости не осталось! Сердце вовсе через горло выскользнуло…

Коршун и Павел нервно переглянулись, уставились на Томаса. Молодец я, подумал Томас, уже сознание потерял, а рыцарской хватки не лишился. Жаль, не помнил как было дело.

Перед ним сидел Коршун, черные глаза на плоском лице блестели, в них отражались холодные звезды. Саблю не выпускал, трогал ногтем большого пальца острие, как проверял совсем недавно сам Томас.

Стыд снова погнал горячую кровь к лицу рыцаря, он глухо застонал, заставил себя надменно вскинуть голову и смотреть поверх голов презренных наемников. Калика сидит всего в трех-четырех шагах за спинами Коршуна и Павла, лицо было несчастное, с темными полосками засохшей крови. Он чуть свел плечи, с трудом приподнялся, начал нервно ерзать, словно чесал спину о камни. Томас смотрел непонимающе, ибо калика вроде бы не трус, уже доказал, но сейчас явно нервничает, дергается от страха, все-таки не воин, а всего лишь очень сильный мужчина, которому просто везло…

Вдруг Томас ощутил, как новая волна горячей крови хлынула к щекам, от стыда замигал, едва не вскрикнул. Позор для благородного рыцаря так подумать о мужественном паломнике, наверняка тот выбрал плохое место лишь потому, что сразу решил попытаться перетереть стягивающую его руки веревку!

— Вы все трусы, — проговорил Томас как можно загадочнее, — у меня все равно осталась возможность вас уничтожить…

Пальцы Коршуна крепче сжались на рукояти сабли, а Петр и Павел шарахнулись головами так, что искры вспыхнули в ночи, когда кинулись ощупывать веревки на его ногах.

— Какая возможность? — потребовал Коршун.

— Ты узнаешь, — проговорил Томас медленно, не сводя с него глаз. Он посмотрел на свои связанные ноги, и все трое наемников уставились на них. Павел побледнел. Петр отпрянул. Коршун сцепил зубы, с размаха ударил Томаса по лицу:

— Ну?.. Пугай этих дураков, но я не таков!

— Так ли? — проговорил Томас. Из разбитых губ побежала кровь, но все трое зато не отрывали глаз от его лица, не видели отчаянных усилий калики. Тот смотрел угрюмо, отупело, лицо большей частью находилось в тени, но что-то давало Томасу надежду.

Калика ерзал вверх-вниз, словно очень глубоко дышал. Вдруг Томас замер, в страхе закусил губу, ощутив соленую кровь — из-под спины калики показались темная полоска, поползла вниз! Она была чуть темнее, чем сама скала и сухая земля, Томас разглядел ее лишь потому, что напряженно всматривался.

Сердце Томаса заныло в страхе и жалости: калика жестоко изрезал руки о выступ, пытаясь перетереть веревку. Темная лужа ширилась, растекалась, словно калика перерезал себе важные кровеносные жилы!

На миг Томас подумал, что калика решил погибнуть сам — это лучше, чем от рук презренных убийц. Но ведь он не благородного происхождения, язычник и варвар, а те бьются за жизнь до последнего вздоха, до последней капли крови, да и потом наверняка, когда дьявол тащит их души в ад, они кусаются как только могут…

— Я знаю, что говорю, — сказал Томас значительно. Он повысил голос, не давая отвести от него глаза. — Думаете, я ничему не научился? За всю длинную дорогу от своей северной страны за двумя морями до знойного Иерусалима? Пока брал штурмом башню Давида, освобождая от неверных? Когда карабкался на высокие стены Иерусалима?.. А внезапные налеты сарацинской конницы на быстрых как пустынный самум конях?.. А их наемные ассасины, перед которыми вы просто слепые котята?