Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

В 1940-е годы уже существовало несколько поколений советских людей, воспитанных в духе воинствующего атеизма. Немало было и тех, кто в силу секуляризационных процессов, запущенных еще в дореволюционное время, отошел от Церкви. Однако многие, больше половины населения страны, продолжали считать себя верующими. По данным переписи 1937 года, верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 55,3 млн против 42,2 млн, или 56,7 % против 43,3 % от всех выразивших свое отношение к религии (2). В действительности верующих было, конечно, еще больше. Война, как известно, способствовала обращению многих атеистов. Так что военная и послевоенная миссионерская ситуация была крайне благоприятной.

Как же воспользовался ею святитель? Какие предлагал предпринять действия в стране, где пропаганда религии была запрещена законом?

Прежде всего он говорит о восстановлении богослужения там, где это возможно. Лука воспринимает каждый храм, каждое совершаемое богослужение как миссионерское. В этом он следует св. Серафиму Саровскому, учившему: «Стяжи дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя». А где стяжать этот дух? Естественно, в Доме Божием.

Но мысль Луки на этом не останавливается. Он предлагает распространять апологетическую литературу, напоминая священноначалию, что советское законодательство разрешает ознакомление с религиозным учением молодых людей, достигших 18-летнего возраста. Он мечтает о воскресных школах для взрослых. Но создать их практически невозможно, а образовательные программы в рамках требоисполнения людей не очень-то привлекают.

В Крыму Лука в 1947 году организовал курсы псаломщиков. При кафедральном соборе была одна чтица, которая хорошо знала церковный устав. И вот, по замыслу Луки, она должна была учить желающих стать псаломщиками женщин читать по-церковнославянски и изучать церковный устав. Богослужебная же практика предусматривалась на клиросе собора.

Вначале дело вроде пошло. Вскоре он сообщил уполномоченному, что занимаются «6–7 человек, главным образом женщины, и что несколько таких подготовленных псаломщиков им направлены в приходские церкви». Но это начинание вскоре заглохло, поскольку желающих учиться оказалось слишком мало (3).

По-настоящему миссионерским действием Луки стали его апологетические проповеди, в которых он постарался открыть «безграничный мир трансцендентного». Их пересказывали, о них спорили, они становились предметом оживленных разговоров. Позже они составили основу самиздатской книги «Дух, душа и тело», о которой мы поговорим в отдельной главке. Этот миссионерский порыв Луки был пресечен властями, действовавшими руками патриарха Алексия I.

Лука всячески стремился расшевелить миссионерскую деятельность клира. Это явствует хотя бы из епархиального отчета за 1948 год: «Катехизаторская деятельность духовенства осуществляется слабо. Беседы на катехизаторские темы проводятся от случая к случаю только в 9 приходских храмах. В этом отношении мною также даны весьма строгие указания» (4).

Всю жизнь святитель Лука стремился к межконфессиональному диалогу. Но он умел «различать духи», чувствовал, понимал «духовную составляющую» ситуации. И когда вопрос касался прозелитизма, он не боялся резких слов. При этом он иногда перегибал палку: некоторые речи архиепископа легко встраиваются в современный контрмиссионерский дискурс, хотя Лука всерьез не играл на поле контрмиссии.

Приведем только один пример прозелитизма, зафиксированный в отчете уполномоченного Совета по делам религиозных культов. В Саки жили две домохозяйки в одном доме. «Букоенко и Казначеевская знали друг друга еще до войны, но Казначеевская была верующей православной церкви, а Букоенко верующей ЕХБ. Ряд лет шли споры между этими двумя женщинами по религиозным вопросам, каждая доказывала, что ее вера правильная. Но поскольку Букоенко более грамотная и начитанная Евангелия, сумела Казначеевскую переубедить и завлечь в молитвенный дом» (5).

Баптисты нередко сравнивали свое вероучение с православным, «говоря, что они верят в невидимого Иисуса Христа, а русская православная вера только в изображения несуществующих ликов святых» (6). Православные священники, в свою очередь, обличали ересь протестантизма. И на этом диалогу приходил конец, и всплывали всякие исторические неправды, о которых напоминают некоторые записи уполномоченного: «Со слов старичков выяснилось, что после революции 1905–7 гг. царские чиновники не преследовали баптистов. Мешали проводить богослужения священники и миссионеры православной церкви. Эти лица приходили на молитвенные собрания и открывали диспуты и споры о пользе икон и по другим вопросам. После революции 1917 г. эти диспуты прекратились» (7).