Читаем Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки полностью

Однако будем честными: секуляризм сильно влияет на Швейцера. Так, его размышления о братстве возникают в контексте гуманитарной, а не церковной деятельности. Братство людей, прошедших через страдание и готовых помогать другим, не нуждается во Христе как подателе силы и благодати. Иисус со своим учением органично входит в это духовное братство, как входит в него Лао Цзы или, допустим, Ганди или Лев Толстой.

В своих записках Швейцер жаловался, что в Ламбарене не дует свежий ветер. Но ветер секуляризма, конечно, дул. И сильно сегментировал религиозную проповедь.

Поэтому веру Швейцера можно сравнить с верой доброго самаритянина из евангельской притчи, который все делал для своего ближнего, и Христос был с ним рядом.

И, конечно, в Ламбарене дули ветра страха: во время Второй мировой Швейцер не выступал против фашизма, прекрасно понимая, что любое неосторожное слово может повлечь за собой закрытие больницы.

Не этот ли ветер подгонял его, когда он в послевоенном мире превратился во врача-миротворца? Нет, он не был «полезным идиотом», которого использовали в пропагандистских целях. Просто у него были другие приоритеты и хрущевские гонения на религию, например, его мало волновали. И все-таки приходится признать: советская пропаганда играла имиджем врача, который искренне боролся с тем, чтобы Хиросима и Нагасаки не повторились снова.


Лука и Швейцер вполне могли пересечься в Советском Союзе. Благодаря своей миротворческой позиции Швейцер получил известность в странах социализма: о нем писали в газетах, его приглашали на конференции, его письмо Хрущеву нашло своего адресата. Возможно, будь он моложе и имей силы приехать в советский рай, его раскрутка была бы гораздо большей.

Так и видишь, что после какой-нибудь миротворческой конференции нобелевского лауреата везут в Крым, показывают тот же пионерский лагерь «Артек», Ялту. А чтобы продемонстрировать веротерпимость советского народа, завозят к Луке, и два врача, взявшись за руки, прогуливаются во дворе кафедрального собора и ведут неторопливую беседу.

Но встречи не произошло. Скорее всего, они даже не слышали друг о друге. Они жили в параллельных мирах.

XXV. Путь крестоношения

Автобиографические записки святителя Луки сегодня издаются под шапкой «Я полюбил страдание». Такое название книги дал не автор, а современные издатели.

Напомним, что это строчка из письма сыну Михаилу, которому Лука писал в начале войны, находясь в положении ссыльного в Красноярске. «Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу», – говорит он.

Лука очень чутко чувствовал Пасху крестную, постоянно помня о том, что радости без креста не бывает. Собственно, об этом он хочет сказать в письме сыну. Позже, в день тридцатилетия своей хиротонии, 15 февраля 1954 года, он говорит совсем определенно: «Тяжел и тернист был мой путь тридцатилетний. Но вместе с тем он был и удивительно благим путем: благодать Божия сопровождала меня на этом пути, а свет Христов озарял его. И радость у меня, великая радость в том, что я прошел этот путь. Это было великое Божие благодеяние ко мне. Трудные годы священства своего, а вскоре и архиерейского служения я считаю не тяжкими, а самыми благими, самыми лучшими, самыми счастливыми годами моей жизни».

«Последние почти восемь лет моего служения, – заключает Лука свою проповедь, – проходят на ваших глазах. Вы сами узнали меня, вы поняли, зачем и почему профессор хирургии стал архиереем. Объяснять вам это не надо» (1).

Если страдания связаны с путем Церкви Божией, их нельзя избегать, и Бог воздаст сторицей за все.

Эта мысль отчетливо звучит в проповеди «Когда я немощен, тогда я силен», произнесенной в Троицком кафедральном соборе Симферополя 19 октября 1952 года (2). Вспоминая скорби апостола Павла и обращенные к нему слова Спасителя «Сила Моя в немощи совершается», архиепископ замечает: «Бог призирает на немощных, Бог руками их творит великие Свои преславные дела. Но есть славные великие дела человеческие, творимые людьми весьма гордыми, весьма сильными, далекими от того, чтобы гордиться немощами своими. Что скажем о них? Скажем, что в них не сила Божия совершается, а сила человеческая. А нам, смиренным христианам, надо искать именно Божией силы».

В заключение проповеди звучит призыв Луки: «Будем благодарить, будем радоваться, когда Бог посылает нам болезни, когда претерпеваем великую скорбь от смерти близких своих, когда терпим нужду, голод, холод, когда преследуют нас, когда издеваются над нами, когда поносят нас».

На этом можно было бы поставить точку. Если не одно «но». Не всякое страдание связано с крестоношением. И, даже идя вроде бы путем Божиим, можно оказаться в безблагодатной ситуации, в ситуации выбора «из двух зол».

Архиепископ Лука говорит о любви к страданию с расстояния прожитых лет. Даже во время его жизни в Красноярске страшные, то есть самые страшные, годы были позади. Существует рассказ, что Лука вынес пытки бессонницей, конвейером – Бог дал ему на это силы. Это так. Но все-таки кое-что следует напомнить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Медицинский бестселлер

Похожие книги

Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары