Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

Конечно, Луке хотелось находиться поближе к столице, к интеллектуальному и религиозному центру. Но СДРПЦ принял жесткую линию на изоляцию святителя. В качестве члена Священного синода его так и не пригласили ни на одно заседание, хотя после переезда в Тамбов у него появилась реальная возможность часто посещать Москву. Тамбовские верующие пытались оставить у себя любимого архипастыря. Но «ходатайство паствы и духовенства об оставлении меня в Тамбове не уважено патриархом», – пишет Лука врачу В.А. Зиновьевой (2). Впрочем, тамбовская паства не забыла своего архипастыря, и многие его духовные дети во время отпусков ездили в Симферополь повидать архиепископа.

Крым находился совсем в другом информационном поле, чем прилегающие к Москве регионы. И знаковые действия Луки уже не имели такого эффекта, как в центре. СДРПЦ стремится всячески ограничить рост популярности святителя. И то, что от его действий страдают интересы хирургии, Совет мало смущает. Подвергшийся изоляции на полуострове, Лука постепенно превращается в «отработанную фигуру». Его имя все реже всплывает в медийном пространстве. Сильно сужается его медицинская практика: сказываются и возраст, и наступающая слепота. «На единственном моем зрячем глазу образуется катаракта, и предстоит слепота», – пишет он своему респонденту. Все-таки, окажись Лука поближе к центру, его известность продолжала бы расти. Этому способствовал и круг его общения, и научные труды, которые продолжали выходить даже тогда, когда святитель перестал практиковать. Но в Крыму все письма Луки перлюстрировались, общение было крайне ограничено, возможности читать лекции он тоже лишился. Одним словом, всесоюзная здравница действительно стала для престарелого архиепископа местом ссылки.

Таврическая епархия, в которой в свое время числился Крымский полуостров и три уезда на материке (Бердянский, Мелитопольский и Днепровский), по своей официальной истории являлась сравнительно молодой: она возникла в конце 1859 года вскоре после завершения Крымской войны. В состав епархии входило около 400 церквей и 10 монастырей; центром ее являлся Симферополь, где располагались архиерейская резиденция, кафедральный Александро-Невский собор и Духовная семинария (3).

В 1914 году в Таврической епархии насчитывалось 395 приходских церквей, 65 молитвенных домов и часовен и 43 монастырские церкви (4). В самом Крыму было 157 православных храмов (5).

К 1937 году оставалась только одна-единственная действующая церковь в Симферополе (6).

Сразу после прихода немцев началось духовное возрождение: открывались храмы, мечети, костелы, молитвенные здания.

После освобождения в Крыму действовали 82 православные церкви. К 1944 году их число сократилось до 70, а за три года, с 1944-го по 1947-й, было ликвидировано еще 12 (7).

Значительная часть церквей находилась в городах. В столице Крыма действовало 5 из 9 сохранившихся храмов, в Севастополе – 2, в Керчи – 3, в Ялте – 2. В этих и некоторых других городах полуострова богослужения проводились ежедневно. В других местах они совершались два-три раза в неделю, но не реже (8).

Судьба обитателей полуострова была тяжелой. Жители нищенствовали. Крупу хозяйки покупали пятидесятиграммовыми стопочками и несли в мешочках как огромную ценность (9).

До немецкой оккупации в Крыму насчитывалось 1 126 000 населения, в том числе 218 000 татар (10). После вступления советских войск на полуостров начались «зачистки» Крыма от «антисоветских элементов». Основные «зачистки» проходили в 1944 и 1949 годах. Депортации подверглись около 200 000 татар, 10 000 армян, 15 000 греков, 12 000 болгар, а также малочисленные национальные группы, благонадежность которых была поставлена под сомнение. Фактически каждый четвертый житель полуострова оказался в числе спецпереселенцев (11).

После депортации «провинившихся» народов в поисках сытной жизни на полуостров приехало немало переселенцев. Но их ждало разочарование, и, если бы не жесткое администрирование, многие из них с удовольствием уехали бы обратно. «Обеспечение колхозов переселенческих районов рабочей силой составляет 42 %… Приняты меры к полному прекращению самовольных выездов переселенцев», – читаем мы в одном из документов той поры (12).

Колхозники, загнанные в советское рабство, почти ничего не получали. В городах трудно было с жильем, с работой. Верующим приходилось труднее, чем религиозно индифферентным гражданам. Часто в воскресные дни они не имели возможности посещать богослужения. «Некоторые недовольны властью, что им не дают выходных дней, что в связи с засухой скудная жизнь, что они не получают ничего за работу, что хлеба нет, а также нет и денег» (13).