Святой Михал

Эва бросилась было выполнять приказание, но тут в разговор вмешался Вилем.

— Что это у вас готовится? — спросил он, глядя на сумки.

— У нее будет свадьба, — выпалил мальчишка, который вертелся возле них.

Альбин задохнулся.

— Эва, — прохрипел он. — Эва!

Она была его ученицей, ходила в шестой класс и этой весной должна была окончить школу.

Эва оцепенела. Сумки в ее руках вдруг отяжелели.

— Подойди ко мне! Я не дам тебе свидетельства, — сказал учитель строго, — если…

— Но мы… мы записываться еще не пойдем, — вырвалось у Эвы; она слегка заикалась.

Потом повернулась и, скользнув, как ласка, скрылась за домами.

— Эва!

Она исчезла.

— Это правда? — спросил учитель проболтавшегося мальчишку.

— Не знаю, — угрюмо ответил тот.

— Ты тоже ничего не знаешь? — спросил Альбин у другого мальчишки, который подошел к ним вместе со своими приятелями. Они не знали, о чем идет речь. Тот, к кому обратился учитель, заметил, что в сумках, которые несла Эва, что-то шевелилось; ему даже показалось, что он видел куриный клюв, и, так как он не знал, где Эва раздобыла содержимое своих сумок, на всякий случай он решил молчать.

— Ну, так что, Штепан? — снова спросил учитель.

Штепан не отвечал. Он был застигнут врасплох — словно у доски. В горле у него застрял комок. Он рассудил, что самое лучшее сейчас сделать вид, что ничего не знаешь, и стоял с растерянно-глуповатым видом, будто потерял дар речи. Если бы Альбин не знал Штепана и не слышал, как тот вопит на переменах, если он случайно появлялся в школе, то мог подумать, что Штепан нем как рыба.

— Правда, что Эва выходит замуж? — спросил учитель.

Вопрос удивил Штепана. И сразу избавил его от всех страхов и опасений. Он с облегчением вздохнул и даже улыбнулся.

— Она уже месяц живет у Червеняков, — сказал он. — Она уже живет там… у них. — Он не понимал, почему учитель спрашивает об этом.

Альбин обратился к Вилему:

— Ты слышишь?

— Да… Стоит войти сюда, как сразу же на что-нибудь наткнешься, — заметил Вилем.

— Я не дам ей свидетельства, — сказал Альбин.

Вилем небрежно махнул рукой, намекая на бессмысленность подобных действий.

— Хотел бы я знать, как ты хочешь воспрепятствовать им, если они не собираются расписываться. Ведь не будет же Густа караулить ее. Тут они рано начинают беситься.

Учитель беспомощно вздохнул.

В эту минуту из хибарки, в оконце которой висело что-то отдаленно напоминавшее занавеску, вышел заспанный, растрепанный цыган в расстегнутой рубахе, в замызганных брюках и неторопливо направился к ним.

— Слушай, Керекеш, — сразу по-деловому обратился к нему Вилем, — нам надо обмозговать два дела.

Цыган беспокойно посмотрел на них и беглым взглядом окинул площадь. Он взвешивал обстоятельства.

— Так вот… ты, наверно, знаешь, скоро будут выборы, — продолжал Вилем. — И мы хотели бы…

— Выборы? — настороженно протянул Керекеш. Но спустя несколько секунд лицо его прояснилось. Он улыбнулся.

Втроем они направились к старому руслу реки, заросшему травой и ивняком; там, усевшись на камнях и удобно вытянув ноги, они долго говорили.

Перевод Л. ВАСИЛЬЕВОЙ.

V. ГОСТЬ

18

Михал собирался в путь недолго. В его дорожной сумке — на всякий случай — всегда лежали необходимые туалетные принадлежности. Катарина положила еще только белье да еду: жареную курицу, кусок свиного сала и хлеб. Перед самым отъездом Михал еще раз спустился в погреб. Снял с полки три бутылки сливовицы, стер с них пыль, подумал с минуту и одну поставил обратно. Подошел к бочке и наполнил вином несколько бутылок: одну — для себя в дорогу, остальные — для небольшого торжественного ужина, затеянного Вилемом в честь будущего депутата, который завтра должен был приехать в Поречье.

Наверху, в кухне, его дожидался Адам.

Выбор пал на него потому, что Вилем был поглощен подготовкой встречи, а Эда наотрез отказался заходить к председателю в дом. Касицкого же для такого дела они не могли, вернее, не хотели использовать — по принципиальным соображениям. Вот и пришлось за вином к Михалу (для всех, кроме гостя, была заготовлена «Жемчужина Поречья») отправиться Адаму, хотя удовольствия это ему не доставило. Адам приехал на тракторе. И это имело свой смысл: бутылки, уложенные в сумку, можно было доставить учителю, который вместе с Вилемом занимался подготовкой встречи, не привлекая ничьих взоров, не вызывая расспросов.

Итак, Адам стоял в кухне у Янаков и ждал. Выполняя свою миссию, он, подобно парламентеру, старался сохранять определенную дистанцию и делал вид, будто лично его содержимое бутылок Михала совершенно не интересует.

Впрочем, этому способствовала и сама обстановка кухни. Хотя на газовой плите аппетитно шипело жаркое, кухня казалась ему холодной и неуютной. Это впечатление, видимо, усиливалось из-за белых кафельных плиток, которыми были выложены стены над плитой и мойкой, и какая-то особенная, почти вызывающая чистота. Такое же чувство испытывал и Вилем в первые дни после ремонта канцелярии. Но самое сильное ощущение холода и отчужденности вызывала у Адама его собственная неприязнь к председателю.