Памятный фонд в Ютике и Издательство Св. Иоанна Кронштадтского в Теннесси основное внимание уделяли сущности и особенностям служения о. Иоанна. Православные мыслители либерального толка подчеркивали его духовность, а также преемственность по отношению к преп. Серафиму Саровскому, традиции исихазма и связь его книги «Моя жизнь во Христе» с трудами богослова XIV в. Николая Кавасилы{901}
. Однако собственно политическое наследие пастыря находило других приверженцев. Представление об о. Иоанне как о пророке, предупреждавшем о том зле, которое несет революция, распространялось иерархами Русской православной церкви за рубежом с особым усердием. Для этих эмигрантов, представлявших собой наиболее консервативную часть дореволюционного российского общества, о. Иоанн был пророческим гласом, к которому надо было прислушаться, чтобы избежать катастрофы, разметавшей их по разным концам света. Они были наследниками тех, кто собирал и публиковал его «Новые грозные слова» и «Обличительные проповеди» еще при его жизни. В таких публикациях, как «Отец Иоанн как пророк, посланный Богом, чтобы вразумить Россию», они повторяли его последнее предостережение, обращенное к православной пастве и «печально подтвердившееся» теперь: Россия была на пороге разрушения, революция означала катастрофу, русские люди должны не изменять своей вере и своему Царю, иначе само название страны сгинет навеки{902}. Последние проповеди о. Иоанна стали краеугольным камнем для их собственных политических воззрений. Они глубоко прониклись его чувствами, поскольку и им, и России революция обошлась очень дорого. Они горько оплакивали других эмигрантов, которые продолжали придерживаться «тех самых убеждений, которые погубили Россию», и утверждали, что до тех пор, пока те, кто трудится для новой России, будут продолжать мыслить мирскими категориями и не будут стремиться излечиться от духовного разложения, они обречены на поражение: «Вот почему ни Белое движение, ни так называемая Русская Освободительная Армия не достигли успеха»{903}. Для РПЦЗ канонизация о. Иоанна в 1964 г. явилась свидетельством перед Богом о ее приверженности идеалам симфонии «церковь-государство», Святой Руси и даже Третьего Рима{904}.Неудивительно, что именно этот аспект выходит на первый план в написанных в эмиграции богослужебных текстах, посвященных о. Иоанну: его называют «могучим оплотом православного владычества России… истинным заступником благочестивых государей»{905}
. Хотя тропарь и кондак, составленные Русской православной церковью за рубежом, обращены к людям всех стран и всех политических взглядов и раскрывают прежде всего многогранность его святости, акафист, сочиненный в начале 1930-х гг. афонским иеросхимонахом Пахомием и включенный в богослужение после канонизации о. Иоанна в 1964 г., содержит такие фразы:«Нова беда и гнев Божий постиже нас, не восхотевших внимати богодухновенным твоим глаголом: держава бо царства наша разрушися, и слугам сатаны во власть предадеся, иже честныя обители иноческие разориша, святыя храмы оскверниша, и вся благочестивые люди люте озлобиша, и множество духовнаго и мірскаго чина мученической смерти предаша»{906}
.Таким образом, канонизация о. Иоанна в эмиграции в равной мере означала как осуждение революции 1917 г. и одобрение концепции симфонии «церковь — государство», так и признание его святости. Его политические взгляды заложили основы для непримиримой по отношению к советской системе и Московскому патриархату позиции РПЦЗ. Поскольку последующие поколения эмигрантов, рожденные в Австралии, Европе и на Американском континенте, растут в еще большем отдалении от российского контекста, интересно, будет ли этот аспект по-прежнему доминировать в культе о. Иоанна за рубежом.