Святой остаток (сборник)

У Подалякринского была большая семья и, кроме семи или восьми детей, еще две подростки-свояченицы и племянничек. Это были полусироты и бедняжки, взятые им на свое попечение. Между тем, доходы штаб-лекаря были до того ограниченны, что нужна была большая сноровка, привычка терпеть нужду и крайне умеренные потребности для достижения самой возможности изворотиться данными на долю его средствами. Прибавим еще, что хозяйка его была женщина добрая, но что едва ли не одним этим, весьма похвальным свойством, ограничивались все доблестные качества ее. В ней не было и следа того, чего мы вправе требовать от хозяйки дома: толковой бережливости, строгого порядка, опрятности, любви к труду, распорядительной заботливости… Нет, об этом в родительском доме, где – не скажу воспитывалась, но, по крайней мере, выросла Анна Ивановна, не могли ей дать и не дали никакого, ни даже отдаленнейшего понятия; а своим умом не дошла она даже до тени понятия об этом. Мудрено и, конечно, несправедливо было бы после этого винить ее за то, что было ей так же чуждо, как, например, вам какой-нибудь варварский обычай новозеландцев, о котором вы даже, может быть, и не слыхивали; это было бы то же, что обвинять человека и осуждать его за то, что природа не дала ему обоняния, что он не в состоянии отличить запах фиалки и розы от запаха клопа и скипидара; чем он виноват, когда, понюхав со всем усердием того, и другого, и третьего, не слышит ровно ничего и говорит о запахе и обонянии только понаслышке? Не менее того все огромное семейство ее, не исключая и самого почтенного Ивана Дмитриевича, сильно страдало и иногда чуть не погибало под гнетом этого не замечаемого ею самой недостатка. Относительно образа мыслей Анны Ивановны о воспитании детей – обстоятельства также не совсем маловажного – трудно сказать что-нибудь, потому что у нее не было решительно никакого об этом образа мыслей, ни даже вообще мыслей и без образа. День шел за днем, дети плодились у нее и размножались, она сама кормила их грудью и сдавала няньке или денщику, исправлявшему должность пестуна; она прогоняла их, когда они кричали и шумели, кормила лакомством, когда оно было в доме и когда она сама была в духе; но зато иногда не давала им даже и голодным хлеба, когда они ей надоедали; она одевала их в разные лоскутья, как случилось, или предоставляла заботу о прикрытии природной наготы их любому из чрезвычайно бестолковой прислуги своей; словом, все это делалось, как было угодно судьбе и случаю. Что такое нравственное образование – об этом бедная Анна Ивановна и не слыхивала и во сне ничего не видывала, кроме разве того только, что надо б было, как знала она по темному преданию, учить детей; но и тут она утешала себя и других тем, что держать учителей было ей не на что, да и не было их почти по деревням и городишкам, где они кочевали. Анна Ивановна, как вы из всего этого видите, много изменилась с тех пор, как покинула родительский дом, и стала на себя не похожа для тех, кто знавал ее молоденькой девочкой, и за это, конечно, винить ее нельзя, потому что женщина ее лет никогда не может походить на девочку. Но перемена эта бывает не одинакова: здесь состояла она только в огрубении, очерствении, в тесной связи и дружбе с неряшеством, – словом, в привычке ко всему дурному, к чему может приучить недостаток, природная бестолочь, беззаботность и кочевая военная жизнь. Иван Дмитриевич, будучи весь день занят по службе, а по вечерам копеечным бостоном, знать не знал и ведать не ведал ничего о том, что происходило у него в доме и хозяйстве. Иногда, правда, когда ему случалось заглянуть у себя за кулисы, когда он слышал с утра крик и рев детей на разные голоса, видел их в грязи и рубищах, заеденных насекомыми, и прочее – и когда он видел все это, то надевал на себя поспешно сюртук и уходил со двора в лазарет свой или к кому-нибудь из больных или здоровых офицеров. Лучшего средства для поправки дела он не мог придумать.