Святой папочка

Под конец он достал кейс из кожи аллигатора, в котором мы хранили всякие важные и нужные вещи, и достал оттуда кусок специального мыла, которым охотники пользовались, чтобы избавиться от всех человеческих запахов. Он заставлял Пола и Кристину мыться этим мылом несколько недель до поездки, чтобы олени не учуяли запах первородного греха. По словам моего отца, успешная охота была напрямую связана с неспособностью оленя учуять охотника. Ведь совершенно очевидно, что нос оленя – это такой же всемогущий орган, как Божий глаз. Он хотел, чтобы и остальные принимали душ с этим мылом и не отпугивали оленей, но мы отказались.

– Олени учуят запах моей сладкой задницы, и им это понравится! – сказала я, втирая в ноги малиновый лосьон, который в то время казался мне ароматом самой женственности. Я тогда проходила бунтарскую фазу своего взросления, а значит иногда довольно-таки громко произносила слово «задница». А бывало, что и вообще не чувствовала в себе ни капли религиозности. Помню, как однажды записала у себя в блокноте, что «деревья – это рога на челе Земли» и довольно захлопнула. От моего творческого взгляда ничто не могло ускользнуть.

Отец меня проигнорировал.

– Жду не дождусь, когда возьму в рот бэмбятину, – сказал он, и это прозвучало более многозначительно, чем он, возможно, планировал. На самом деле за последние две недели его словарный запас пополнился новыми неловкими двусмысленностями в духе «зарыться бы носом в пахучие заросли» или «сделать из мальчика мужчину», которые он вворачивал при любой удобной возможности.

– Ну все, балбесы, выключайте свет! – скомандовал он, как только покончил со своим ритуалом. Было всего восемь часов, но им нужно было как следует выспаться. Но у моей матери мотель вызывал такое отвращение, что она топнула ногой и отправилась спать в фургоне, закутавшись в полотенце и выкрикнув перед уходом «ЭТО ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНО!» Остальные девочки втиснулись в односпально-двуспальную кровать под покрывало, камуфляжная окраска которого весьма эффективно скрывала все телесные соки, которыми оно, должно быть, было пропитано. Мужчины разместились на своих кроватях, без конца беспокойно ерзая, и мы заснули, убаюканные голосами моего отца и брата, обсуждающих, какому протоколу они будут следовать, если один из них случайно застрелит другого.

Проснулись наши охотники от вопящего будильника и выскользнули из номера мотеля, закидывая на плечо ружья и нанося оленью мочу на все точки пульса. Когда дверь захлопнулась, мы с сестрой сели, моргнули, а затем снова уснули, убаюканные эротическими утками. На Мэри они подействовали так мощно, что она вовсе бессознательно закинула на меня свое твердое бедро и крепко сжала. Такое постоянно случалось, когда мы спали в одной постели. Это была ее спонтанная, непристойная и неконтролируемая привычка. Живи она в викторианскую эпоху, ее бы наверняка отправили в сумасшедший дом. Одному Богу известно, что ей снилось в такие минуты – лошадки-качалки, прогулки на пони или бесконечно вращающаяся карусель. А может, той ночью ей снилось, что она скачет на спине оленя, подгоняя его все быстрее и быстрее – прочь от преследователей в камуфляже.

Темный провал сна, в котором я, кажется, сидела холодная и неподвижная в корнях могучего дерева, а затем несколько часов спустя мы слышим, как дверь со скрипом отворяется. Наш отряд вернулся с охоты! Я ожидала, что они войдут с искусно выпотрошенными тушами, перекинутыми через плечи, – и куда бы мы их положили, в ванную что ли? – но нет. Кристина, пошатываясь, вошла в дом и с глухим стуком упала на пол, не в силах пошевелиться. Мой отец привязал ее ремнем к дереву, вручил пистолет и велел не двигаться, и оставил так на несколько часов. К тому времени, как он вернулся, она уже не чувствовала своих ног, и, по ее описанию, «случайно загипнотизировала себя», пока вертела головой в поисках оленей.

– Но я ни одного не видела, – пробормотала она в ковер. – Никто не видел.

Мой отец шагнул вперед, положив руку на плечо Полу – видимо, хотел внести некоторые уточнения. Он смущенно откашлялся и сказал, что они не только не пристрелили ни одного оленя – мой брат еще и обкакался на дереве, потому что слишком разволновался.

– Бедолага, – сказал отец так, словно это обычная для молодых людей реакция на стресс первой охоты. Мой брат кивнул, как бы подтверждая и факт обкакивания, и стресса. В мире есть два типа людей: одни переживают, что наделали себе в штаны, другие – нет. Мой брат, совершенно очевидно, принадлежал ко вторым. Или, быть может, теплое дерьмо в штанах его согревало.

Если бы я писала эту главу о ком-то еще из моих братьев или сестер, мне бы, наверное, пришлось назвать ее «Тайный позор Мэри», или «Все разочарованы в Дэниеле», или «Кристина не могла терпеть». Однако к Полу позор не приставал. Он стоял с выражением такого огромного самодовольства, будто только что окончил ОЧЕНЬ дорогой колледж. И теперь его ласковое прозвище Пол Озорник, сокращенно П.О. для меня обрело совсем иной смысл: Пол Обкаканный.