Святой патриарх

Это перекликались часовые на стенах города. И Разину вдруг ясно представилось, как эти города, которые теперь славят часовые, будут его городами, особенно Москва. И он вспомнил маленькую келейку в монастыре у Николы на Угреше и Аввакума, прикованного к стене этой келейки. Бедно и сурово в келье, только солома шуршит под ногами узника. А там, в городе — какие палаты у бояр! какое убранство на их конях, сколько золота на их одежде! сколько соболей изведено на их шубы, на шапки! И этот город будет его городом! Он станет середи Москвы, на Лобном месте, станет и крикнет, как тогда обещал Аввакуму: «Слышишь, Москва! слышите, бояре!». И услышат этот голос во всей русской земле, за морем услышат!

Из-за обрыва, спускавшегося к Царицыну, осторожно выюркнула человеческая фигура и, увидев при свете месяца Разина, попятилась назад.

— Хто там? — окликнул Разин и взялся за свой персидский нож.

— Васька-Ус, — был ответ, — а в придачу — Кагальник.

— А! это ты, старина? — удивился Разин. — Што полуношничаешь?

— Не спится, атаман, дак робят проверяю.

— Каких ребят?

— Часовых… Который из них задремит — я того и сменяю.

— Как сменяешь?

— Вот этим самым ножом. — Васька-Ус показал широкий нож, на котором видна была свежая кровь. — Который часовой меня не окликнет и я подкрадусь к ему — тому прямо нож под микитки — и баста! Уж тот што за часовой, к которому подкрасться можно — последнее дело: я того и сменяю. Я всегда так-ту, батюшка Степан Тимофеич. и у меня никогда часовой не задремит — ни-ни! ни Боже мой! Уж это все знают.

— Ну и молодец же ты, Василий Трофимыч! — удивился Разин. — Вот умно придумал! Молодец! Ну, а я не дошёл до этого, не додумался.

— Ничего, атаман, Бог простит, — утешал его разбойник.

— Ну и что ж! сменил кого? — спросил Разин.

— Двух сменил-таки — порешил… Другим наука.

— Ну и молодец же ты! — похлопал разбойника по плечу Разин. — Будь же ты за это моим есаулом!

— А Иван Черноярец што? — удивился, в свою очередь, Васька-Ус. — Не хорош?

— Я его тоже сменил, как ты молодцов, — отвечал Разин.

— А-а! — протянул Ус.

Из оврага, идущего от Царицы, послышался протяжный, очень осторожный свист. Разин отвечал таким же свистом, только два раза.

Из оврага вышел человек в поповском одеянии^[129].

— Здравствуй, отец протопоп, — поздоровался с ним Разин.

— Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, — отвечал пришедший.

К нему подошёл Васька-Ус и снял шапку.

— Благослови, отче, — сказал он, протягивая руку горстью, как за подачкой.

— Во имя Отца и Сына… — благословил пришедший.

— Ну что, отец Никифор? — спросил Разин. — Уговорил?

— Уговорил — всё готово, хоть голыми руками бери город.

В это время в стане послышались голоса, говор, шум.

— Злодеи! есаула зарезали!

— Это Васькины ребята! Вяжи злодеев! А где Васька?!

— Батюшки! и часовой зарезан!

Разин с улыбкой переглянулся с своим новым есаулом, и они поторопились в стан. Начинало светать.

XXIX. Воевода Тургенев на верёвке ^[130]

Едва первые лучи солнца позолотили кресты и главы царицынских церквей, как казаки двинулись к городу.

Разин и его новый есаул ехали впереди, — Разин с бунчуком в руке, Васька-Ус — с обнажённою саблей.

Разинцы подступали к городу двумя лавами: одна шла к тому месту, где пологий вал и городская стена, казалось, представляли наиболее удобств для приступа, хотя эта часть стены и башни были защищены пушками; другая лава подавалась вперёд правее, к тому месту, которое казалось неприступным и где находились городские ворота, прочно окованные железом.

Разин попеременно находился то в голове правой лавы, то в голове левой.

Воевода Тургенев, недавно назначенный командиром Царицына, и стрельцы, его подкомандные, по-видимому спокойно ожидали приступа, потому что, с одной стороны, уверены были в невозможности взять крепость без стенобитных орудий, с другой — что со дня на день ожидали прибытия по Волге сверху сильного стрелецкого отряда. Тургеневу и другим защитникам Царицына очень хорошо видно было со стен, как Разин разъезжал впереди своей, казалось, нестройной толпы. Тургенев, высокий и плотный мужчина с сильною сединою в длинной бороде, стоял на стене, опершись на дуло пушки, и, казалось, считал силы неприятеля.

— Дядя, — обратился к нему стоявший рядом молодой воин в богатых доспехах, — дозволь мне попужать орла-стервятника.

— Какого это, племянник? — спросил воевода.

— А вон того, что на белом коне, — самого Стеньку.

— А чем ты его попужаешь?

— Вот этой старушкой! — Он указал на пушку.

— Добро — попробуй: только наводи верней.

Молодой воин при помощи пушкарей навёл дуло орудия на Разина. Взвился дымок, и грянул выстрел. Ядро не долетело до цели и глухо ударилось о глинистую сухую почву.

Разин издали погрозил бунчуком.

Правая лава, между тем, достигла городских ворот и остановилась. Разин поскакал туда.

Вдруг в городе, как бы по сигналу, зазвонили колокола во всех церквах. Воевода с удивлением глянул на окружающих.

Со стены, ближайшей к воротам, послышались крики:

— Батюшки! злодеи в городе! — их впустили в ворота.