Святой сатана

Несмотря на хромоту, передвигался Яшка довольно быстро. Маврикий едва успевал поворачивать за ним в узких переулках Песьей слободы. Однако где-то между Борисоглебской церковью и новыми кузницами след Яшки затерялся. Задохнувшийся от бега послушник не успел даже по-настоящему расстроиться от утраты, как был сметен с ног, схвачен за грудки и прижат к забору.

– Ты зачем за мной следишь, убогий?

Несмотря на грозный вид, голос хромого плотника дрожал от страха.

– Лучше не ходи за мной! А начальнику передай, что Яшка свое слово держит. Понял?

– Не понял, – ответил озадаченный Маврикий, – какому начальнику?

– Так ты не от него?

– От кого?

Вместо ответа Яшка развернулся всем телом и наотмашь кулаком приложился Маврикию в область переносицы. Искры посыпались из глаз несчастного послушника, и свет мгновенно померк, будто его погасили.

Глава пятнадцатая

В каждый пятый день седмицы заходил отец Феона проведать старца Иова. Делал он это неукоснительно с тех пор, как помог ему старик в деле с псалтырью. Странным образом, удивлявшим монастырских насельников, возникло между этими очень непохожими друг на друга иноками душевное расположение, быстро переросшее во взаимную приязнь и благоволение. Отец Феона восхищался мощью неподражаемого ума старца и глубиной его чистой, незамутненной мудрости, которая сквозила в каждом слове или действии. В свою очередь, можно только гадать, что привлекало в Феоне неуживчивого, сложного в общении старца, но, очевидно, их частое общение доставляло Иову удовольствие, которое он скорее по привычке скрывал за внешней суровостью и откровенной грубостью.

В монастыре поговаривали, будто бы на Пути духовного служения блаженный выбрал отца Феону своим преемником. Возможно, так оно и было, но досужие рассуждения со стороны всегда обречены на суетность и легкомыслие. Старец не раз повторял, что в Обитель Творца не вводят за руку. Это и не нужно, и невозможно. По его мнению, Духовный Путь – прежде всего перерождение, и только потом преодоление. Человек ищет Бога сам, знающие могут только показать правильную дорогу. Отступление от правила искажает Единство и мешает Богу вести нас к Себе. Ясно одно, мудрость старика легко находила отклик в мыслях самого Феоны, что естественным образом способствовало упрочению их дружбы.

Отстояв вечерню, завершившуюся ко второй страже, отец Феона покинул храм Покрова и не спеша направился к ветхому жилищу старца. На подходе к заброшенной казенной палате Феона невольно насторожился. Дверь жилища оказалась распахнутой настежь, чего на его памяти не случалось никогда. Предчувствуя неладное, Феона ускорил шаг, однако уже на пороге кельи успокоился, услышав приглушенный разговор. Внутри, судя по голосам, находились двое. Трескучий и хриплый голос старца трудно было не узнать. Голос второго собеседника оказался так же знаком. Едва уловимый южный выговор слов и легкое пришепетывание выдавали в нем архиепископа Суздальского Арсения. Привлеченный столь неожиданным событием отец Феона решил, не выдавая своего присутствия, задержаться у дверей и послушать, о чем могли беседовать люди, столь несозвучные и разномысленные, словно жившие в противоположных, никогда не пересекавшихся мирах.

– Давно не виделись, отец Иов, – произнес архиепископ с присущим ему высокомерием, – думал, грешным делом, тебя уже черви съели. А ты все со смертью в прятки играешь!

– Не блажи, грек, на тот свет очереди нет. Придет время, все там будем! И грешник, и праведник. Всяк свое место найдет!

– Ну ты-то у нас праведник!

– А ты?

Арсений промолчал, озираясь по сторонам в поисках лавки или другой мебели, но, не найдя ничего, кроме гроба, стоявшего посередине кельи, кряхтя прислонился к дверному косяку, который жалобно заскрипел под нажимом его грузного тела.

– Много на себя берешь, чернец! Я архиепископ, а ты простой монах. Между нами пропасть!

– Пропасть – это ты верно подметил. Помнишь, что ответил Авраам богачу, который изнемогал от страданий в аду и просил прислать к нему Лазаря с водой: «…между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят».

Элассонский смерил Иова презрительным взглядом.

– Значит, ты, глупый старик, считаешь, что лицу моего звания и положения двери в Рай закрыты?

– Врата Рая заперты снаружи! – улыбнулся Иов, заглянув в глаза архиепископа. – Скажи, а нужен ли Рай тем, кто не желает его при жизни?

Арсений передернул плечами и спесиво процедил:

– Это ты про меня, неустанно пребывающего в молитвах и воздержании? Чтоб у тебя язык отсох!

Иов равнодушно пожал плечами.

– Бес и хлеб не ест, а не свят!

Архиепископу не изменила его хваленая выдержка. Он лишь потупил взор и, растягивая слова, проронил:

– Всегда был моим недоброжелателем. Вместе с покровителем своим – патриархом Иовом[48]. Полагаю, и служение мое в России не без вашего участия оказалось не столь успешным, каким могло бы быть! Не знаю только причину.

– А твой дружок, лжепатриарх Игнатий[49], ничего не рассказывал?