Святой Шарбель. Новый взгляд

Максиму я больше не писала. И мать его никогда не видела. С Володей мы поженились, родился сын. Прошло, наверное, года три. И вот однажды я встретила ее на рынке. Теперь понимаю, что неслучайно, она все обо мне знала, следила за мной. Подошла – такая радушная, говорит: «Какое счастье, что увидела тебя, я же так волновалась – ты ушла, ничего не объяснив». Вроде порадовалась, узнав, что у меня все хорошо. И очень стала звать зайти хотя бы ненадолго – говорила, как расстроится Максим, узнав, что она меня увидела и не привела. Я подумала, что давно все уже прошло, нет причины обидеть этих людей нежеланием даже зайти к ним. По дороге она рассказывала мне про успехи Максима – как он учится и уже работает, говорила, что вот-вот и сам придет. На кухне усадила меня за чай. Мне было не по себе, хотелось уйти скорее. А она, поймав мой взгляд, говорит вдруг очень спокойно: «Что ты, Марина, все на дверь смотришь? Боишься, что Максим придет? Не бойся, он не придет. Его нет. Он застрелился, когда ты ушла. Сразу и застрелился. А ты пила не чай, а жабью шкурку. Я тебя прокляла и я давно тебя искала. Теперь ты сама жабой станешь. А теперь можешь идти. И посмотришь, что с тобой дальше будет».

Буквально через несколько дней лицо и руки у меня стали покрываться странной сыпью. Дальше – хуже, красные волдыри множились с каждым днем, вырастали один на одном, покрыли грудь, плечи, ноги. Через несколько месяцев не осталось ни одного здорового кусочка кожи. Я ушла жить к родителям, потому что муж и ребенок не могли меня видеть. Моя мать завела меня в церковь. Больше и ходить было некуда, я могла выйти на улицу, только укутавшись в платок по самые глаза. К счастью, мать удержала меня от походов по всяким знахарям и шептунам. Дни она проводила в молитве, повела меня в паломничество в Дивеево, возила в Почаево. Я тоже стала молиться. А что мне оставалось еще? Постепенно внешняя жизнь перестала меня интересовать, я проводила дни в чтении религиозной литературы и готовилась к смерти.