Святополк Окаянный. Проклятый князь

Долго пытался понять Святополк, чем же живет этот непритязательный человек, и наконец понял, что главным для него была власть. Он жаждал власти, он упивался ею, он жил и существовал ради нее. Ему надо было возвышаться надо всеми, ради этого он готов был пойти на любое преступление. Он верно служил Владимиру и поднялся до должности тысяцкого. Но князь держал его на расстоянии вытянутой руки от себя, в чем-то не доверял, где-то ограничивал, а иногда просто не замечал. Это его обижало и оскорбляло. Ему хотелось иметь от своего хозяина полного доверия. И такое доверие он получил от Святополка.

Некоторое время Святополк опасался, что Путша начнет строить против него козни, а может даже, получив такое влияние при нем, составит заговор и свергнет его с престола, возведя другого ставленника. Но потом понял, что этот человек был неспособен на такой поступок. Тысяцкий был хорошим исполнителем чужой воли, но не годился на самостоятельные действия. Он мог быть только игрушкой в чужих руках, послушным орудием чужой воли.

На должность конюшего Путша посоветовал взять Бобоку. Бобокой его прозвали за то, что в детстве он долго не мог выговорить слово «больно», а неизменно повторял «бо-бо»; к прозвищу так привыкли, что вскоре совсем забыли его подлинное имя.

Был он невысокого роста, темноволосый, с залысиной на затылке, и вообще весь какой-то непонятный, темный. Глаз его не было видно, они прятались глубоко в проваленных глазницах. Был он неразговорчив, косноязычен, начатую фразу иногда не заканчивал, и порой трудно было понять, о чем он ведет речь. Людям он не доверял и относился с плохо скрытой неприязнью. Зато предан был Святополку, как пес, видя в нем источник своего богатства и благополучия.

Жена у него была из сельчан, выше его ростом, полная и краснощекая. Это безропотное существо с утра до вечера занималось хозяйством и всеми силами старалось угодить своему мужу. Иногда, правда, что-то находило на нее, она начинала противоречить ему. Тогда он бил ее маленькими кулачками и неизменно повторял:

– Я хоть и хреновенький, но мужичишка. Так что слушайся меня!

И она после такой трепки становилась ласковой и еще больше почитала его.

Ключником Путша устроил Шельму. У Шельмы были большие уши и мутные глазки, которые смотрели на мир исподтишка и недоверчиво. Голос тихий, ласковый. На губах у него постоянно блуждала улыбка. Он усыплял, убаюкивал собеседника, заставлял верить ему, а сам выпытывал, вынюхивал самое сокровенное. Ему нравилось выискивать у человека какие-то мелкие изъяны, собирать против него различные слухи, строить измышления, накапливать в своей памяти всевозможную грязь, а потом неожиданно выливать все это на него, как ушат воды. Делал он это с каким-то тайным наслаждением, даже сладострастием, упиваясь тем, как человек смущается, теряется, как его берет оторопь и, наконец, ошеломленный, обескураженный, он бывает уязвлен и унижен. Видеть человека оскорбленным, оболганным, опороченным было для него высшим пределом наслаждения. Тогда он чувствовал себя самым умным, самым дальновидным.

Вместе со своими приближенными Святополк часто закатывал пиры и увеселения, где в избытке выслушивал восхваления и лесть. Он в это время становился добрей, спокойней, раздавал подарки, щедро раздаривал имения и земли, миловал и награждал. Вместе с ним в подобных кутежах участвовала и Марина. О Борисе и Глебе она знала только то, что говорилось в окружении Святополка: Борис был убит печенегами, а Глеба подстерегли и зарезали разбойники из числа язычников. До нее не доходили слухи, которые упорно распространялись по Киеву и другим городам о причастности к преступлению великого князя и его пособников; таких людей хватали, били палками, наказывали плетьми, но молву остановить было невозможно.

В конце августа 1015 года, в день Велеса-житника, когда на полях молча жали последний сноп, чтобы не беспокоить душу поля, Святополк устроил в своем дворце особенно веселое празднество. Были приглашены именитые люди Киева, пировала дружина княжеская, гости заполнили всю обширную гридницу. Пришли музыканты и хор певчих, которые величали бога Велеса:

Уж мы вьем, вьем бороду у Велеса на поле.
Завиваем бороду у Велеса да на широком.
На ниве великой, да на горе высокой,
На земле чернопахотной…
Вейся, вейся, борода!
Бородушка, вейся, сусек, наполняйся!

Святополк изрядно выпил, прохаживался между пирующих, был со всеми весел и приветлив. Присел между Бобокой и его женой. Бобока, вытянув длинную верхнюю губу, отчего лицо его приобрело упрямый вид, говорил, угодливо обращаясь к великому князю:

– Ярослав в Новгороде взял вожжи в руки… Тоже мне… Землица там так себе… То ли у нас!..