Святослав

Тут, в Золотой палате византийских императоров, привыкли уже к подаркам послов разных земель, и чем, казалось, могла удивить императора княгиня из какой-то северной, суровой и холодной земли после послов из Египта, Аравии, Армении и еще более дальних земель? Все ждали, что это будут вполне обычные, а может, и жалкие для Золотой палаты дары.

Но уже с самого начала стало ясно, что Руси есть что показать в Византии и что княгиня Ольга знала, что привезти и чем поразить императора ромеев.

Купцы из Руси положили перед престолом императора меха горностая, такие белые, что от них, казалось, исходило сияние; за ними легли меха лисиц, черных, как небо ночью, ровные, блестящие; вот растянулся мех медведя, страшный, грозный; вот закачались целые связки куниц, тускло засияли шкуры бобров, за ними — соболей и еще какого-то зверя…

В Золотой палате было очень тихо, без знака императора тут никто не смел произнести ни одного слова. Но когда меха устлали мрамор, в этой тишине слышно стало тяжелое, сдерживаемое дыхание множества людей, послышался шум — все переступали с ноги на ногу, чтобы разглядеть дары киевской княгини.

И это было лишь начало. Как только отошли первые купцы, несшие меха, их место заняли другие: на ковры и мрамор начали сыпаться грозди горючего камня, рядом с ними выросла целая гора изукрашенного лучшими новгородскими мастерами рыбьего зуба… В Магнавре раздался стук предметов, падавших на пол, но еще явственней слышалось громкое дыхание людей.

А купцы уже принесли на вытянутых руках и положили перед самым престолом императора, неведомо когда успевшим опуститься на помост, окованные золотом, выложенные жемчугом, украшенные эмалью и самоцветами, излучавшими огни, меч, шлем, золотой щит — изделия золотых дел мастеров из Киева и Родни.

Император Константин смотрел на дары княгини Ольги, и блеск его глаз, руки, вцепившиеся в поручни престола, говорили о том, что он, как и все присутствующие в Золотой палате, весьма поражен тем, что произошло, что он не ждал таких щедрых и драгоценных даров. Однако император, как и приличествовало его особе, старался не выдать своих чувств, а потому сдержанно и холодно велел логофету передать северной княгине, что он благодарит за дары и принимает их как знак любви и дружбы, которые издавна существовали и должны существовать между империей и Русью.

А потом быстро, так быстро, что княгиня и ее послы даже не успели заметить, погас свет в приделе, где стоял трон императора, и сам он исчез, будто здесь, в палате, его и не бывало. Прием в Магнавре закончился…

Но весь прием в Большом дворце еще не был закончен. Как только император Константин покинул Золотую палату, княгиню Ольгу и ее свиту окружили придворные. Они повели ее галереями, переходами в палату Юстиниана, где княгиню должна была принять императрица.

Из Золотой палаты до палаты Юстиниана было совсем близко, какая-нибудь сотня шагов — через Левзиак или еще ближе — через галерею Сорока мучеников и Дафну. Но княгиню Ольгу повели совсем иным, длинным путем — через галерею Триконха, Апсиду, портик Золотой Руки, триклин девятнадцати аккувитов,[110] — бесконечными переходами, галереями и, наконец, через внутренний Ипподром дворца.

Делалось это, конечно, умышленно. Во всех палатах, галереях, переходах, на колоннах и арках, мимо которых они проходили, были развешаны роскошные ткани, стояли золотые, эмалевые и литые из серебра амофоры и вазы, повсюду висело оружие — мечи, кольчуги, щиты, а во многих местах в стеклянных ларцах лежали короны, кресты, царские одежды…

Если бы кто-нибудь из сопровождавших княгиню Ольгу и ее свиту ошибся и повел их не этим путем, а через другие палаты и галереи, гости из Руси удивились бы, увидев бедность и убожество Большого дворца. Но княгиню Ольгу вели через помещения, куда были снесены богатства не только Большого дворца, но и всего Константинополя. Эти богатства поражали княгиню и особенно тех, кто был на приеме вместе с нею.

Так дошла она наконец до палаты Юстиниана, одной из лучших палат Большого дворца. Высокий потолок, откуда через окна потоками вливался свет, поддерживали колонны из зеленого мрамора, а на нем лучшие мастера высекли похожие на кружево тончайшие узоры. Над колоннами были сделаны мозаики, изображавшие покойных императоров и их подвиги.

В конце палаты, как и в Магнавре, на высоком, покрытом пурпурными коврами помосте стояли два позолоченных кресла; в одном из них, посередине, сидела императрица Елена, а справа от нее — ее невестка, жена императора Романа, Феофано.

И царица Елена, и ее невестка оделись ради приема как можно богаче. На императрице была пурпурная мантия с золотой каймою, на Феофано — лиловая мантия с серебряной каймою. На обеих августах сияли золотом и самоцветами диадемы, а на грудь спадали ожерелья из драгоценных камней. Феофано вплела в волосы еще несколько нитей жемчуга.