Читаем Святослав полностью

– В Царьграде, – шумели купцы, которые не раз за свою жизнь измерили путь до Константинополя, – с нами не торгуют, а глумятся над нами. И доколе будем платить дань хозарам? За что? За то, что убивают людей наших? Нет, княгиня, надобно нам ехать к императорам и кагану, стать на суд с ними.

Княгиня Ольга встала с кресла. Она знала, что кричат не только те, кто стоит тут, в палате, кричит, взывает к ней вся земля. Да разве можно нарушать ряд с хозарами, уложенный еще Игорем? Разве можно утопить в Днепре хартии с греками, подписанные прежними князьями?

– Я слышу вас, бояре и воеводы, – проговорила она, – и наряжу послов в Итиль и Царьград.

– Что могут сделать послы? – закричали воеводы. – Не со словом надобно к ним идти, а с мечом!

– Как идти с мечом? – горестно сказала княгиня. – Идти на хозар, чтобы тут на нас напали греки, либо идти на греков, чтобы под Киевом встали хозары? А в поле бродят еще и печенеги – они служат и хозарам и ромеям…

– Не бойся, княгиня! – кричали воеводы. – Пойдем на хозар, а там и на греков!

Княгиня Ольга, очень бледная, с горящими глазами, несколько мгновений молчала.

– Не за себя боюсь, за Русь. Ряда нарушать не стану, послов слать не буду. Сама в Царьград поеду.

– Доброе дело сделаешь, княгиня! – зашумели многие из бояр.

– А с тобой, Полуяр, будет так, – сказала княгиня, обращаясь к слепому купцу. – Пиши, ларник: «Купцу Полуяру воздать все, что потерял, а еще дарую ему боярскую гривну, три поприща поля за Днепром…»

Боярин Полуяр упал ниц, прополз на коленях несколько шагов, словно хотел найти руку великой княгини.

Вот, казалось бы, и решены все дела, которые тревожат землю, не дают спать людям на Руси.

Но нет, есть еще Гора, у нее также много своих дел. Это она требует от княгини Ольги суда и правды.

По лестнице гремят шаги – идет тиун дворов княжьих Талец, а за ним несколько гридней ведут связанного, окровавленного человека.

– Что приключилось? – спрашивает княгиня.

Тогда Талец кланяется княгине, вытягивает голову так далеко вперед, что она, кажется, вот-вот оторвется от шеи.

– Татьба и убийство! – говорит он. – Минувшей ночью этот вот смерд Векша подкрался в Вышнем городе к житнице боярина Драча, утнул княжьего мужа.

– Татьба и убийство! – шумят бояре. – Доколе это будет?! Суди, княгиня, по правде!

Смерд Векша – здоровый, молодой еще, широкоплечий человек, с копной волос, напоминающей спелую рожь, – босой, в одной сорочке и ноговицах, стоит посреди палаты, смотрит на бояр, воевод и, должно быть, не понимает, где он очутился и что произошло.

А потом видит княгиню, и на его окровавленном лице проявляется не то страх, не то надежда, – он валится ей в ноги.

Княгиня молчит. Тут есть кому допросить смерда, будет надобность – мужи и бояре, стоящие в палате, не только расспросят и допросят, а учинят еще и Божий суд: бросят человека в воду и будут следить, утонет ли он, заставят человека взять голой рукой раскаленное железо и станут смотреть, сгорела или не сгорела на руках кожа, – мужи нарочитые и лучшие бояре сделают все, что нужно, княгиня же скажет последнее слово, учинит суд по закону, по правде…

– Зачем полез в житницу боярскую? Пошто убил княжьего мужа? – допрашивают бояре.

Смерд Векша поднимает голову:

– Голодно… Жена, дети… Куда пойду? Купу у боярина имею – нечем отдавать, заставу у купца взял – нечем платить…

– Слыхали! Знаем! Все они одно и то же! – возмущенно кричат мужи и бояре.

– Бояре мои и мужи! – прерывает княгиня эти голоса и обводит взглядом бородатых людей, которые ждут княжеского суда. – Как будем судить за убийство?

– За смерть – смерть! – решительно произносит кто-то в толпе. – Как велит обычай.

Княгиня Ольга смотрит туда, откуда донесся этот голос, но не знает, кто это сказал: воевода Сморщ или боярин Ратша? Впрочем, не все ли равно, кто сказал? Смерть за смерть – так велит обычай, так думают все бояре, воеводы и мужи, так думает и сама княгиня.

Она поднимает руку:

– Аще убил смерд княжьего мужа, головнику – смерть. Но в это время выступает вперед боярин Драч, в темном опашне, с посохом в руках.

– А моя житница взломана, княгиня, – говорит он. – И не токмо раз был там смерд Векша. Урон несу, княгиня.

– Правда, княгиня! – гомонят бояре и воеводы, у которых то там, то здесь во дворах все чаще случаются разбой и татьба.

– Векшу на смерть, – заканчивает княгиня, – а двор его с женой и детьми на поток и разграбление.

– Вот это по правде, – разносится в гриднице.

<p>2</p>

Торной дорогой за Днепром едет с дружиной своей княжич Святослав. Ольга повелела им проехать далеко за Днепр, искать печенегов, а коли найдут – брать мечи, гнать их с поля.

Княжич Святослав едет впереди дружины, рядом с ним -Асмус. С детских лет воспитывал Асмус княжича, куда княжич, туда и он. Только все труднее и труднее становится Асмусу сопровождать Святослава в далеких походах. Пусти княжича – и помчится он за Итиль-реку, за Джурджанское море. А куда уж лететь старому воеводе? Не те лета!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза