Святослав. Болгария

– Я к тебе послан, воевода, – начал Невзор, – от княгини-матери Ольги, её воинского советника Улеба, Гарольда, начальника Городской стражи, и Фарлафа, начальника Теремной стражи, а также от всех киян: в граде худо, припасы съестные закончились, люди голодают, нападают на подворья купцов, те обороняются насмерть. И рекут купцы, да и некоторые из горожан, что надобно отворить ворота, коль нет до сих пор подмоги. А пришедшие печенеги, мол, ведут себя спокойно, окрестным селениям великого зла не чинят, даже град взять не пытаются, вроде как не на войну, а на посиделки пришли. Может, и с киянами так же мирно обойдутся. Только что будет, коли княгиня Ольга с чадами в руки печенегов попадёт?

Претич крепко задумался над словами посланца киевского. Коли княгиня с внуками у печенегов окажется, того князь никому не простит – ни боярам, ни Гарольду с полком Городской стражи, а ему, Претичу, и подавно. Отчего, скажет, Киеву на выручку не пришёл, мать мою и детей не спас?

Про нрав крутой княжеский всем ведомо, потому воевода ощутил холодок промеж лопаток. Верно речёт посланец, более ждать нельзя, уж лучше в схватке неравной с врагом голову сложить, чем с позором великим от своих смерть принять, подобно изменнику. Встревожился Претич, заходил туда-сюда, ус свой длинный покручивая, покашливая изредка в кулак, будто сказать что хотел. Потом остановился перед посланцем и спросил:

– А как же тебе из Киева пройти сквозь стан печенежский удалось, а?

– Каждый, воевода, своему обучен, кто кожи мять, кто хлеб жать. Не про то говорим, – ответил Невзор, глядя карим взором прямо в очи воеводы. Слова получались у него негромкими, но в голову Претича входили одно за другим, что осиновые колья в гать.

Воевода снова стал покашливать в кулак и нервно покручивать ус.

– У меня-то воинов настоящих с вооружением добрым только сотня, а остальное ополчение, какое соскрести успел в полночных землях наших. Мечей, кольчуг да шеломов мало, – сокрушённо молвил воевода, – считай, один на десяток. Куда им с топорами да рогатинами супротив воинственных кочевников… – Претич походил, ещё сильнее закручивая ус. – Мыслю, что надобно будет утром рано, пока туман висит над рекою, тихо приблизиться к берегу, прорваться к граду, живо мать княгиню с чадами в лодьи посадить и переправить на левый берег Непры. Для сего наших сил да киевского полка Сторожевого хватить должно…

– Горазд вместе с Тайной стражей так предлагают сделать, воевода… – молвил молодой посланец и, оглядевшись по сторонам, заговорил ещё тише, чтобы его слов не услышал никто, кроме Претича.

Рано поутру, когда красавица Непра, пребывая в тихой неге, ещё не освободилась от мягких туманных покровов, клубящихся над гладью сонных вод, томную тишину вдруг в одночасье разорвали звуки со стороны левого берега реки. Застучали вёсла, зашумела и заплескалась вода, невидимые лодьи приближались к берегу, оглашая окрестности грозными трубными сигналами и боевыми кликами тысяч глоток. Полусонные печенеги, не понимая толком, что случилось, стали выбегать из своих шатров, обращая тревожные взоры к реке.

В ответ с киевских стен также запели трубы и зазвучали радостные выкрики:

– Подмога пришла!

– Дружине княжеской слава!

– Святославу слава! Бей печенежину! – рычали воины Сторожевого полка, которые неожиданно вытекли из полуоткрытых ворот и уже яростно рубили сонных растерянных кочевников.

Народ высыпал на стены, начал махать платками, защитники потрясали копьями и били мечами о щиты, добавляя грохота во всеобщее радостное возбуждение.

Разбуженные шумом и «подзадоренные» острыми клинками полка Гарольда, печенеги мигом взлетели в сёдла. Они и так чувствовали себя неуютно у столицы того, чьи воины разом покончили с Хазарским каганатом и Волжской Булгарией, а теперь легко захватили Болгарию на Дунае. Ожидая со дня на день подхода грозной конницы Русского Барса, печенежский воевода Хасым-бек всегда держал наготове коней для себя и своих верных охоронцев. Золото, полученное от «добрых византийских купцов» за этот поход, давно надёжно спрятано, и можно уходить налегке, не заботясь о лошадях, возах и верблюдах. И вот, кажется, этот час пришёл. Видно, подоспел сам предводитель урусов?!

От этой догадки Хасым-бек почувствовал себя так, как будто он оказался голым среди зимней степи. Охваченная страхом, печенежская конница живой волной отхлынула от берега, ожидая, что её вот-вот настигнут тьмы грозного киевского князя.