На покровителя воинов у императора была особая надежда. Войскам предстояло идти через Фракию, именно с Фессалониками, родиной Димитрия, граничила эта фема, и здесь заступничество святого ощущалось особенно сильно, – так, во всяком случае, считали в народе.
Доростол
Святослав вышел из дворца и с наслаждением подставил грудь холодному ветру, ровно дувшему из-за Дуная. С детства привыкший к бивачной жизни, он едва выносил натопленные покои и всегда старался вырваться наружу при первой возможности. Даже живя в Киеве в мирные зимние месяцы, когда войско отдыхало от походов, он предпочитал спать в холодных сенях на медвежьей шкуре, с конским седлом в головах, питался не с великокняжеской поварни, а вместе с дружинниками: добрый кусок оленины или веприны, испеченный на углях, да ковш хмельного меда или привезенного из империи вина –
Видно, этот холодный ветер из-за Дуная вызвал в его памяти образ волнующихся ковыльных просторов, оживленных лишь убогими жилищами кочевников. Если идти на Киев Днепром, не избежать на волоке у порогов встречи со степняками. Неподалеку от берега по балкам стоят их шатры, где всегда булькает в котлах сытное варево на случай, если надо отогреть сторожу, доглядывающую за порогами. А когда изможденные тяжелым подъемом по реке корабельщики и воины вытащат суда на берег и покатят их по деревянным каткам – тут-то и прянут из лощин сытые лучники на сытых конях.
Святослав шел мимо костров, возле которых грелись воины. Завидев выбритую голову князя с ниспадающей на ухо белокурой прядью, дружинники поднимались с постеленных на землю попон и радостно приветствовали его, приглашали за трапезу. Святослав здоровался со всеми по имени – он каждого знал в лицо – и шагал дальше. Подойдя к земляному валу, он поднялся наверх, жестом остановив латника, кинувшегося было сопровождать его.
На башне с шумом полоскались едва видимые в высоте темные стяги. Запахнув поплотнее плащ, Святослав стал боком к ветру и надолго замер, созерцая раскинувшийся перед ним греческий лагерь. Костров было так много, что в отдалении они сливались в сплошную мерцающую полосу. В противоположной стороне цепь огней резко обрывалась в том месте, где начинался невидимый Дунай.
Доростол, обложенный войском Цимисхия уже много месяцев, стал последним опорным пунктом Святослава в Болгарии. А еще нынешней зимой под рукой русского князя были все земли, примыкавшие к границам империи, и в любое время он мог двинуть войска под стены Константинополя.
Нелегко признавать превосходство ромеев. Известие о падении болгарской столицы Преславы, с ходу взятой Цимисхием после его внезапного появления на придунайской равнине, хотя и тяжело переживалось Святославом, не заставило его опасаться за исход войны. Но когда воинство ромеев одну за одной стало захватывать крепости, занятые русскими и их болгарскими союзниками, великий князь понял, что впервые столкнулся с действительно могучим воителем.
Медленно идя по стене Доростола, Святослав перебирал в памяти события этих месяцев, ища тот неверно завязанный узелок, из-за которого спуталась вся сплетенная им сеть. Мечтая о сокрушении ромеев, он долгие годы выковывал цепь союзов, которая должна была захлестнуться вокруг державы ромеев. И вот, когда завершение задуманного казалось таким близким, закаленные им звенья стали рассыпаться…
Нет, конечно, не только ошибка Сфангела, стоявшего с отрядом в Преславе, тому виной. Даже если бы он и не проворонил вторжение ромейского войска через горные проходы Гем, Цимисхий все равно смог бы найти путь на равнину. Болгары оказались ненадежными союзниками и не теперь, так в другой раз, не в Преславе, так в ином месте показали бы спину неприятелю.
Выходит, переоценил Святослав их решимость сражаться с ромеями, их приверженность к вере предков? Не ошибался ли он и в других своих союзниках? Может, и венгры, если приведется, дрогнут и оставят его один на один с христианским самодержцем? И тогда поднимутся в его тылу замиренные хазары, запылают мятежи единоверцев Цимисхия…
В попытке отыскать первопричину своих поражений Святослав возвращался мыслями ко все более давним временам. Пожалуй, начать распутывать цепь событий надо с того дня, когда ему впервые пришло в голову, что истинной независимости он сможет достичь только перенеся столицу державы в иное место.
– На Дунай уйду, – сказал он волхвам. – Там будет сердцевина земли моей.