Святослав (Железная заря)

— Комитопулы свои вам? То-то, что свои, а Сурсувул рать супротив них выставил. И вы могли бы быть там.

Болгарин поколебался, хотел что-то сказать, но отмотнул головой и плюхнулся обратно на землю.

А с поля уже вовсю расходились освобождённые смерды, подгоняли лошадей, тащивших волокуши с ранеными, а где и с убитыми — везли домой предать земле. Свои русы по-деловому суетились: чистили оружие, варили кашу, несли брёвна — рубить колоды для погребального костра, кое-кто фыркая и с пересмехом смывал в реке с тела ратную грязь, вовсе не обращая внимания на уходивших болгар. Для русов они уже не враги, будто и не было битвы. Князь отпустил — ну и ладно.

Воевод скоро казнили, по чести отрубив головы мечом. Первого вели к наскоро сделанной из пня плахе Радована. Воевода ослабел совсем и его почти несли. Остальные, белея лицом и последний раз осматриваясь отрешённым предсмертным взором, подходили сами, без криков, слёз, не роняя себя. Воина с первого дня обучения учат умирать, какому бы богу он ни поклонялся, а от не готового к смерти, а значит, и битвам отвернутся свои же и ему больше не будет места в дружине. Такой не закроет товарища от разящего хараклуга, побежит с поля, когда на него идёт сильнейший числом противник, не поделится с братом по оружию последним куском хлеба.

И тут с воинов будто слетело некое обязательство. Хоть и далеко не все, но многие набранные некогда из дружин местных дунайских волостелей перешли на сторону Святослава. Среди них оказалось даже с десяток фракийцев, обычно хорошо относившихся к ромеям. Остальным было наказано похоронить своих и идти на все четыре стороны. Полон за собою таскать незачем, да и пусть идёт слух по болгарской земле о доброте русского князя.

Глава 15

Один из двух приданных молодых кметей, именем Усан, чуть не утонул при переправе. Конь чего-то испугался, завертел головой, забился, вспенивая вокруг себя воду Кметь, гордый, не стал звать на помощь, попытался успокоить коня, но тот в испуге затолкал его себе под брюхо. Наглотавшегося воды, полуживого воина успели втащить на плот. Коня отловили дальше по течению, тот спокойно жевал траву на берегу и с удовольствием дал себя поймать. Как ему удалось переплыть Дунай, знает, пожалуй, только Водяник.

Колот от души дал своему ратному в морду, разом высадив два передних зуба:

— Возгря [70]! Не можешь с конём сладить, вёз на плоте бы!

Понимал, что и сам таким был, но тут едва старшим поставили, а он чуть не потерял коня с оружием и кметя. Разом бы сняли и больше не поставили бы никогда. Кметь, утирая кровь, молчал. Колот зыркнул на остальных своих притихших ратных и пошёл прочь.

Сотенные считали потери. Не хватало одинадцати коней, люди все были на месте. Ратша, удовлетворенно выслушал доклады, велел отдыхать до полудня.

То, что не видели с реки, что скрывалось за высокими берегами и лесами, открылось как-то сразу и неожиданно. Обширные пахотные поля, богатые села с высокими светлыми домами, каменными и глинянными, утопающими в увядающих садах. Ратные, слезая с коней, брали жирную землю, мяли в руках, нюхали и даже пробовали на вкус, качали головами, мечтательно смотрели на окружавшее их природное изобилие, представляя, что здесь бывает летом. И было видно, кто смерд, а кто только походами и живёт — те презрительно смотрели на мнущих землю ратников, подшучиая над ними. Местных видно не было, поди, разбежались все по лесам, заслышав о находниках. Славян здесь не грабили давно, но народная память стойко помнила о завоевателях с востока — гуннах, аварах, булгарах и ещё каких-то древних, кои были до славян и их имени уже никто не знает.

Волк, остановив вороного, показал плетью на большое село, раскинувшееся в долине и краями наползающее на близлежащие холмы. Окликнув сотенных, велел разворачивать стан. В сторону села тут же умчался десяток вершников, без оружия, с белым щитом — знаком мира. Староста явился к вечеру, охлюпкой скакал на невысоком, но мускулистом рабочем жеребце, молодцевато спрыгнул, едва остановив коня, поколебавшись, отдал его подошедшему ратнику Снял войлочную шапку обнажив седеющую с залысинами голову поклонился воеводе Волку Ратша пригласил старосту на трапезу Староста сдержанно попробовал еду пригубил густое красное вино.

— Я человек набольший князя русского Святослава, — сказал Волк. —- Люди называют меня Ратшей Волком, сыном Ивора Собаки. Всё, что я скажу тебе, говорит князь моими устами.

От старосты вкусно пахло ячменным суслом, землёй и ещё чем-то тем, чем награждает труженника обильная болгарская земля. Он не спеша обтёр о холщовые штаны руки, положил их на колени, приготовился слушать. Лицо, бурое от летнего солнца, с прорезями редких морщин, выражало полное спокойствие, без трепета и испуга, светло-карие глаза не мигая смотрели на воеводу. Ратша продолжил: