Святослав (Железная заря)

На рассвете, выстроив полки, русские начали первыми. Печенеги атаковали пеший полк. Не вступая в рукопашную, закрутили любимую кочевниками смертельную карусель. Подскакивали на перестрел, стреляли, уходили, чтобы наложить на напряжённый лук стрелу, подскакивали снова. На месте стрелявшего оказывался другой и повторял то же самое. Нескончаемый дождь стрел заставляет вжиматься в спасительный щит передние ряды, давит, не даёт поднять головы. Печенеги отошли. Лежат убитые, стонут раненые. Сотенные равняют ряды, но пешцы раздавлены, духа больше нет. Это уже не те железные воины Симеона. Сорок лет мира и пяты Византии изнежили болгар.

Конница угров, сменившая печенегов, в первом же суступе смяла пешцов и погнала их, рубя, по полю. Борис бросил в битву самое сильное правое конное крыло. Ему встречь, рассыпаясь точками по холму и топча копытами коней до чёрной земли бурьян, неслись киевские и северские полки. Врубились друг в друга, смешиваясь, будто два речных потока. Неслись мимо оскаленные конские морды, развёрстые в крике рты, мелькали островерхие и круглые железные шелома, кожанные стегачи и кольчатые брони. Колот, пригнувшийся под летящим в него клинком, рубанул в другую сторону, краем глаза приметив вражеского воина. Тот, без крика, раскинув руки, завалился на круп коня. Чья-то сабля чиркнула по бармице, Колот развернулся, быстро нанёс два удара, прикрылся щитом, ещё удар и ещё один болгарский кметь сполз с седла.

Становится тесно. Крики, стоны, скрежет железа о железо. Но русские одолевают, всё ближе стяг болгарского воеводы. Стяг поник, болгары дрогнули. Поле пустело, победители погнались за побеждёнными, оставляя очаги мелких, неоконченных схваток.

Знатный болгарин, в залитом кровью, изрубленном бахтерце, в литом островерхом золочёном шеломе, вертясь на рослом караковом коне, бешенно отбивался от наседающих на него русичей. Колот направил туда Хрумку — на помощь. Ударить не успел, болгарин обрушил на нового противника тяжёлый меч с такой быстротою, что Колот едва щит успел подставить. Удар был страшной силы, развалил надвое умбон, едва не разрубил щит, перед глазами мелькнуло голубое, в белых барашках облаков небо, и Колот ощутил телом твердь земли.

Сначала было удивление, потом пришла злость. Колот поднялся на ноги, поправив налезший на глаза шелом. Двое пеших кметей, в одном из которых Колот узнал своего утопленника Усана, уперев в коня копья, натужась, старались свалить его. Конь от боли кричал не по-животному, перебирал ногами, пытаясь устоять, встал на дыбы и повалился. Болгарин успел соскочить, приземлившись на ноги.

— Мой! — прохрипел Колот и бросился на болгарина.

Нет, не по силам был противник. Один раз Колот промахнулся, два раза его меч отскакивал от болгарского харалуга, на четвёртом ударе болгарин хитрым приёмом завертел русского десятника, тот, не удержавшись на ногах, рухнул на одно колено. Всё. Над головой вознёсся чужой меч, Колот не успевал ни отбить, не увернуться. И тут неожиданно меч колебнулся и бессильно опустился вниз.

Болгарин стоял на четвереньках, обильно поливая землю кровью, струившейся из раны на голове, силился подняться. Над ним, выпучив от испуга глаза на неожиданное своё деяние, стоял, сжимая в руках копьё, Усан Утопленник.

— Эвон ты его, — сказал тяжело дыша Колот, — шелом, как скорлупу, расколол. Ну чего застыл? Вяжи, твоя добыча...

В стане гудели рожки, собирая победителей. Войска Петра были полностью разгромлены. Радован был казнён, Лев взят в полон, а Борис, собрав остатки ратей, убегал в крепость Доростол.

Глава 16

Еще не была взята Глебова столица, и на подходе были вести о втором разгроме болгарских войск. В Золотой палате царского дворца собрался весь цвет столичной знати. Рассаживались по местам согласно чину, сначала шёпотом, а потом уже в полголоса обсуждали последнюю злую весть. Крытые царьградской парчой и расшитые золотом платья, дорогие каменья в жуковиньях, ещё недавно освещавшие роскошеством и гордостью палаты, казались содранной позолотой в выморочном, заросшем паутиной холодном жилье. Сам Георгий Сурсувул появился незаметно, не остановившись, как делал ранее, переступив порог, где ждал тишины и внимания к себе, ловя уважительные взгляды и наслаждаясь величием. Он, слегка сгорбившись и не смотря ни на кого, прошествовал к своему месту, только там тускло оглядел взором собрание.

Начни Георгий говорить, и зал взорвался бы уже в голос с упрёками и обвинениями. Под сводами грозно висело невысказанное: где же та ромейская дружба, в которой ты нас так уверял? Но Сурсувул молчал. Гул голосов начал утихать сам собою. Ждали Петра.

Царь явился в сопровождении постельничьего и византийского наместника, Малхия. Наместник собирался покинуть Преслав, когда Константинополь порвал отношения с Болгарией, но Сурсувул уговорил его остаться, всё ещё надеясь на восстановление дружбы, и держался за наместника, как за последнюю тонкую спасительную нить.