Святослав (Железная заря)

— Не твоего ума дело! — спокойнее молвил Святослава, понимая, что Курай в чём-то прав. Но Свенельд был своим, знакомьте с раннего детства, прошедшим весь воинский путь со Святославом, Курай был пришлым и должен был слушаться Свенельда, ибо тот был назначен самим князем. Заноза горечи поражения после крупной победы над патрикием Петром глубоко сидела в князе. Ещё свежа была память о том, как пировали на костях с Икморем и воеводами, как обсуждали, что Свенельду досталась более лёгкая доля, и он одолеет ромеев, поднимали здравицы за его победу, как уже произошедшую. Тем горше было сейчас. Может быть, перегорело бы, Курай привёл бы свежую степную конницу, как сам предлагал, но печенег сам разрушил шаткий мостик меж ними:

— Кабы знать, что воеводы у тебя такие, так кажен год на твою землю налезали как даве.

Князь потемнел ликом, едва подбирая от гнева слова, резал ими как ножом:

— Уходи, степняк! Помощь от тебя никчемная. Твои люди только способны печища у смердов воевать да детей с бабами продавать в полон. В своих людях я привык видеть воинов, а не трусов, которые при первом напуске показывают спину.

Молчание тяжёлое, раскалённое повисло меж князьями. За окном: во дворе Преславского терема буднично гомонила челядь, звенели сбруей кмети. Курай медленно провёл рукою по пряжке наборного пояса, будто раздумывая, вырвать ли из ножен булатный с украшенной самоцветами рукоятью нож (саблю оставил у входа как положено).

- Ты пожалеешь об этом, коназ! — прошипел по-змеиному и, развернувшись, ушёл, с силой толкнув дверь.

За мирными переговорами стало не до уходящих печенегов, которые не смогли тихо уйти, разграбив по дороге несколько приграничных сёл, чем лишний раз показали, что отношения меж ними и Святославом прекращены.

В конце концов мирный договор между русами и ромеями был подписан на год. Византийцы платили русам звонкой монетой, как и в иные времена другим находникам. Святослав покидал враждебную Фракию, возвращаясь в Преслав. Он не оставил ни одного своего человека в выморочном Филиппополе, довольствуясь той Болгарией, что лежала между Преславом и Доростолом. Пусть и небольшой, но своей, накрепко, как казалось, к нему привязанной.

Цимисхий не очень был доволен условиями заключённого мира, порядком тряхнувшего казну Зато теперь он мог полностью переключиться на мятежного дуку. Против Варды Фоки был направлен Варда Склир, так лихо отбивший нашествие росов. Искушённый в интригах Цимисхий не доверял никому Придворная лесть ничего не стоила и вчерашний лизоблюд, готовый лизать ноги, завтра мог ворваться в покои с обнажённым мечом в руке. Фока собрал вокруг себя слишком много своих сторонников, и могло случиться, что соберёт ещё больше из числа тех, кто сегодня близок императору. И всё же был человек, которому доверял Иоанн. Это был Варда Склир. Варда был не только хорошим воином, но ещё был предан Цимисхию. В своё время император не прогадал, приблизив к себе полководца, женившись на его сестре, которая, впрочем, вскоре умерла. Иоанн наделил магистра неограниченными полномочиями, вручив ему грамоты со своими печатями в которых щедро раздавал чины и звания перешедшим на сторону императора.

Опытные лазутчики появились в войске Фоки. Искушённые посулами, от дуки стали уходить люди. Последней каплей стала измена двоюродного брата патрикия Андралеста и Симеона Ампела, который увёл большую часть войска, состоявшего из бедняков. Добыча была хорошая, император давал прощение, а с Вардой С клиром, слухи о ратных делах которого летели впереди него, сражаться не хотелось. Не подействовали ни новые обещания, ни уговоры, ни угрозы. Собрав несколько сотен верных людей, бросив остальное войско, в преданности которого он сомневался, Фока заперся в крепости Антигус. Он уже не помышлял о захвате стола. Верное дело было проиграно благодаря не воинскому умению, а обрушенному хитростью и золотом.

Выторговав себе и близким жизнь, Варда Фока сдался Склиру. Мятежник был пострижен в монахи и вместе с женою и детьми сослан на остров Хиос. Военное тело Византии снова поворачивалось в сторону русов.

Глава 17

Синяя, как море, река болтала лодью. Ветер хлопал парусом, по небу плыли тучи. Кормщик из людей Акуна медленно протянул мозолистую длань, показывая в сторону правого берега, неслышимые в завывании ветра полетели беззвучные слова. Огромная волна расщепила весло, которое кто-то почему-то не вынул из уключины. Щепы залетали по кораблю, увеча воинов. Одна, самая крупная, ударила остриём в левый бок Колота, сидевшего на скамье...

Он проснулся от собственного стона. Вырвавшаяся пола шатра хлопала на ветру, как тот парус во сне, знахарь Раток и ешё какой-то кметь, ругаясь, ловили её и пытались закрепить. Бок жгло острой болью, глубоко дышать было трудно. Сон тяжело переходил в явь. Вспомнилась крутая свалка коней и людей, железо, пробившее его. Одолели ли? Хоть спросить, но язык не ворочался в пересохшем рту. Знахарь отступил от закреплённой полы и тут заметил Лапу, воскликнул: