Святослав (Железная заря)

Наутро, не выспавшись, всё перевозили на пять вёрст севернее Берестова, подальше от многолюдных сёл, получали старые латаные-перелатаные стегачи, учебное оружие. Из безлошадных тут же создали полк пешцов и отправили дальше, Колоту с Блудом повезло с их конём, по крайней мере, так говорили, и они попали в комонную сотню. У русов всегда в обычае было биться пешими, как у вендских славян и варягов, но с хазарами без конницы будет тяжко и по примеру северов, имеющих опыт конных боёв, у себя решили тоже учить таких воинов.

Началось уже на следующее утро, когда всю сотню выгнали бегать по утренней росе при полном вооружении несколько вёрст, а ехавший верхом сотник плетью подгонял отстающих. С этого начинался каждый день. Потом бились на учебных мечах, утяжелённых для укрепления мышц, метали сулицы, стреляли из луков, осваивали хитрости и тайны владения оружием; учились биться в пешем и конном строю. Причём чувствовать локоть товарища в пешем бою умели все, помог древний обычай русов, перенятый славянами: битвы стенка на стенку, зимою часто устраивающихся меж весями. А в остальном всё было внове и непросто: оказалось, что и кольчугу так запросто не взденешь, нужно подвязать умеючи, дабы железо не скользило по телу при наклонах, и с седла рубить приноравливались так, чтобы бронь не перевешивала. Самое сложное было стрелять на скаку да ещё и попадать к тому же в цель. Лучше всего это получалось у ратных, живших в слободах на печенежской границе, те с детства были воинами, но таких было не много, не очень-то отпускали местные старейшины. Кроме воинских упражнений нужно было, чтобы оружие всегда было в порядке, кони выведены, чисты, сыты. Не обходилось без ссадин, ушибов и даже переломов. Поломанных смотрели знахари и отправляли домой до выздоровления и следующего обучения. Воинский труд тяжёл, но выдерживали все, скрипели зубами, оглядываясь друг на друга, терпели. Даже Блуд, ворчавший поначалу, вскоре перестал.

Колоту, раньше бившемуся только на деревянных мечах да на палках ради баловства с парнями, казалось, что вся хитрость заключена в том, чтобы не бояться летящего в тебя клинка, тогда и отбить, и увернуться сумеешь, не тут-то было. Битвы бывают долгие, и своя наука есть, как дольше не устать, как ударить сильнее. В стрельбе нового много, видов боевых и охотничьих наконечников железных и костяных множество: самый страшный — широкий лопатой срезень, такой глубокие рубленые раны наносит, а ещё северг, томарок, тохтуй... Ушко у стрелы покрашено своим цветом под каждый наконечник. Стрелять надо быстро, вторая стрела должна уже лететь, когда первая ещё в пути... Через два месяца, под конец учёбы, на ратных приезжал смотреть Ратша Волк. Говорят, остался доволен. Потом всех отправили по домам, обязав являться раз в месяц на седмицу на княжью службу. В первую такую седмицу не повезло Блуду, его отправили с другими кметями к ляшской границе, где он и пропадал всю зиму.

Глава 25

Великолепное торжество, залитая светом Золотая палата, вельможи в пурпурных скарамангиях, празднично ожидающая толпа черни-охлоса, залившая форум Августеона. Роман входит в серебряные двери, китониты одевают на него императорский скарамангий. Он принимает святыни власти: жезл Моисея и крест Константина Великого. Начинается шествие, покачивая золотыми хоругвями проходящее через филак и переходы Сорока мучеников, через сигму Трихонка к Октагону, где базилевса облачают в дивиситий и венчают короной. Звучат органы и флейты, этериоты, обнажив мечи, славят нового императора...

Всё прошло как сон, опрокинув священное торжество власти в блуд пороков. Феофано, хоть и не лучшая, не славная добро-деятелями жена, пыталась образумить мужа. Роман, напиваясь, ронял пьяные слёзы по отцу, обвинял Феофано в его смерти, потом, протрезвев, шёл к ней в покои просить прощения, наутро отправлялся на ипподром, а вечером — в лупанар. Впрочем, Феофано и здесь нашла выгоду: простила мужу все грехи, взамен того, что он удалит свою мать Елену с сёстрами из дворца. Елена молила сына памятью отца не делать этого, грозила проклятиями. Роман стыдливо низил очи, перед павшей перед ним на колени матерью, женой великого императора Константина Порфирогенита, унижавшаяся перед родным сыном, над которым властвовала безродная блудливая дочь трактирщика. У Романа было достаточно совести не отказывать матери и не было достаточно твёрдости перечить Феофано. Он представлял недовольное лицо жены, когда он со общит о просьбах Елены. Снова она будет кричать и, к великому стыду, выгонит из своего покоя к молчаливой страже. Великодушная Феофано после униженных просьб Романа разрешила Елене остаться во дворце, но сёстры всё же были удалены в Студийский монастырь, а Елена вскоре скончалась, не перенеся позора.