Святослав (Железная заря)

Стояла пасмурная тёмная ночь 10 декабря 969 года. Северный ветер сильными холодными порывами рвал воздух. Дождь со снегом сыпал на серую волнующуюся Пропонтиду. Жёлтым глазом моргал маяк Фар, едва пробивая снежно-водяную завесу. В рыбацком доме сидели заговорщики. Снаружи билась и завывала стихия, каменный очаг не грел. Педиасим спрятал мёрзнущие руки под складки плаща, зябко поёжился, посмотрел на Цимисхия. Иоанн немигающим взглядом смотрел на пляшущее пламя, бледный, с синими кругами под глазами, изнурённый думами и внутренней борьбой. Чёрный Аципофеодор во мраке был вообще не виден, лишь сопение напоминало о его присутствии. Один Вурца безмятежно ковырял ножом доску стола, иногда вздымая на молчащих заговорщиков горевшие двумя смарагдами глаза — скорее бы!

Наконец дверь распахнулась, впустив густой насыщенный влагой воздух и в проёме показался человек, что должен был везти их ко дворцу и которого Цимисхий называл Фотием. Заговорщики вздрогнули одновременно — подспудно ожидая, что пришли за ними от раскрывшего заговор Никифора.

— Пора! — произнёс Фотий, сбросив с головы мокрую видлогу.

В кромешной тьме было не видно ни зги. Всплески вёсел были не слышны за шумом стихии, что швырялась струящимися стрелами.

Фотий знал своё дело: правил уверенно, хотя Цимисхию не раз показалось, что везут их вовсе не туда. Время тянулось медленно, несколько раз лодку качнуло, заставив поволноваться заговорщиков.

Причалили к белевшей во тьме мраморной лестнице, ведущей в Вуколеон. Иоанн спрыгнул первым, невольно оглянувшись на статую льва, терзающего быка — молчаливых зверей, будто застигнутых холодом и замёрзших в своей борьбе.

От Вуколеона шли без факелов, почти на ощупь выбирая дорогу. Дождь нежданно сменился мелким секущим снегом. Цимисхий сразу же нашёл окно покоев своей любовницы, подул в рыбацкий рожок. Их ждали: почти немедленно сверху упала верёвка. Аципофеодор с силой дёрнул её, проверяя, надёжно ли прикреплена, и они с Вурцей, согревая дыханием закоченевшие пальцы, стали привязывать корзину.

— Вот там нас и схватят! — пошутил Вурца, первым залезая в корзину. Шаркая о стену, корзина поползла вверх, провожаемая взглядами снизу, раза два её качнуло ветром.

Цимисхия подняли последним. Он спрыгнул на волглый от натекшей воды с мокрых плащей и улицы пол. В покое было холодно, как на улице — Феофано больше часа ждала гостей у открытого окна и теперь зябко куталась в шерстяную накидку.

— Двери у Никифора будут открыты? — вместо приветствия спросил у императрицы Цимисхий, не без удовольствия сбрасывая сырой плащ.

— Я обещала прийти к нему ночью. Он не запрёт дверь, — решительно молвила она.

— Не спит ещё?

— Нет. Нас предупредят.

Иоанн выругался. Нет ничего хуже, как ждать.

Надо сказать, что у базилевса было несколько возможностей, чтобы раскрыть заговор. Но то ли воля провидения, то ли состояние обречённой покорности судьбе самого императора, не позволили это сделать. Брат императора Лев вечером получил записку, в которой говорилось, что нынешней ночью будет убит Никифор Фока. Но Лев был уже изрядно пьян и увлечён игрой в зернь. Впоследствии он не вспомнил ни о самой записке, ни кто её приносил. Подобную записку получил и сам император. В ней даже говорилось о том, когда именно заговорщики проникнут в покой императрицы. По какой-то причине он послал проверить императорский гинекей[81]не стражу, а своего постельничьего Михаила. Феофано не пустила его даже на порог.

— Чего тебе?

За спиной базилисы, приобнажив оружие, стояли заговорщики, расположившись так, чтобы Михаил их не видел.

— Император приказал мне осмотреть твои покои, — тихо ответил постельничий. Он боялся императрицу, что-то в ней было отталкивающее, как в ведьме. Но ещё больше он боялся того, кто мог здесь прятаться, ибо он или они навряд ли оставят в живых обнаружившего их.

— Пошёл вон!

Глаза у Феофано горели, как у поражённой огневицей. Если бы знал Михаил, какой животный страх сжирал нутро базилисы. Заговор был на волосок от раскрытия, а заговорщики — от гибели. Постельничий ушёл несолоно хлебавши, а императору сказал, что в покоях никого нет. Для Михаила не было тайной, что Никифору недолго осталось находиться на троне, а отправляться за своим господином он не хотел. Если замятия, поднятая во дворце, коснётся его, то он напомнит Феофано, что не выдал её.

— Сколько можно ждать? — Вурца терял терпение. — Зря мы отпустили постельничего, теперь они прячут императора, а стража идёт за нами.

В дверь вновь постучали, и заговорщики схватились за оружие. Феофано, натерпевшаяся за эту ночь, впустила Льва Валента.

— Пора начинать! — сказал он. — Я лично слышал, как император храпит за дверью.

Цимисхий в последний раз оглядел своих помощников.

— Кто не готов или передумал идти со мной, — обратился он к ним, — пусть остаётся. Клянусь Богом, я не буду потом мстить ему!

Не остался никто.

Двери в императорскую опочивальну разлетелись с шумом. Покой наполнился светом факелов.

— Здесь никого нет!