Святославичи

- Ну и ладно, - Изяслав поднялся, - с Божьей помощью лекарь нынче же вечером здесь будет, размести иноверца получше. Светелку отведи почище да посветлее, потому как у себя на родине он поклоняется огню и свету.

- Ишь ты! - удивился посадник. - Как предки наши. Стали быть, он язычник?

- А нам-то что до его веры? - понизил голос Изяслав. - Будь он хоть черту родной брат, ежели его сама смерть боится. Пущай себе врачует людей, коль умеет. От наших-то лекарей проку мало, а от заступников Божьих и того меньше.

Изяслав презрительно кивнул на дверь, через которую вышел отец Иларион.

Огнив позволил себе короткий язвительный смешок.

- Любопытство меня взяло, уж не прогневайся, - проговорил он. - Что это за поступок мытаря, на какой ты без раздумий согласился?

- Ты, я вижу, тоже исповедываться не горазд, - усмехнулся Изяслав.

- Есть такой грешок, княже, - вздохнул Огнив.

Изяслав вкратце пересказал ветхозаветную притчу о мытаре и фарисее: о том, как пришли два человека в Иерусалимский храм молиться. Один был фарисеем, старавшимся исполнять все правила закона Моисея, другой - мытарем, иными словами, сборщиком налогов. За злоупотребления люди ненавидели мытарей. Фарисей молился так: «Боже, благодарю тебя, что я не такой, как другие люди, грабящие и обижающие, как, например, вот этот мытарь». А мытарь даже не посмел поднять глаз своих, он стоял у порога храма и, чувствуя грехи свои, говорил: «Боже, будь милостив ко мне грешному!»

И Господь сказал: «Бог прощает смиренного, ибо для Бога угоднее молитва мытаря, чем фарисея».

- Поэтому всякому грешнику исповедь может заменить искреннее раскаяние в храме без наложения епитимьи, - сказал в заключение Изяслав. - Ведь и среди самых отъявленных грешников бывало немало таких, которые на словах отказывались исполнять волю Божью, а на деле, раскаявшись, проявляли полное послушание.

Огнив, как завороженный, глядел на князя, внимая каждому его слову.

- Стало быть, если я приду р храм один, попрошу о прощении, то Бог простит меня? - спросил он, словно боясь до конца поверить в услышанное.

- Простит, - кивнул Изяслав, - коль ты будешь искренен в своем раскаянии.

Посадник покачал лохматой головой, по его серьезному лицу можно было понять, что откровенничать с Богом без посредников он готов хоть каждый день.

«А может, хитрец уже проделывал сие и не единожды, - подумал Изяслав, спускаясь по ступеням теремного крыльца. - Ему и невдомек было, что грешник-то ближе к Богу, нежели праведник. Теперь он об этом знает».

Изяслав улыбнулся и подставил лицо ласковым лучам утреннего солнца. Вот и солнце светит грешникам и безгрешным, радует теплом и князя, и юродивого.

От этих мыслей на душе Изяслава стало легко и радостно, словно вместе с солнечными лучами на него низверглась с небес божественная благодать, словно тяжкая хворь уже отступила от его племянника и не было позади бессонной ночи.

Князь окликнул своего конюшего и велел седлать коня. Он прямо сейчас отправится в церковь и покается в присутствии Илариона, чтобы пресвитер видел его смирение и желание искупить грех. Может, отец Иларион сжалится и вовсе отменит покаяние Эмнильде, заменит епитимью чем-нибудь иным.

В это солнечное весеннее утро, наполненное щебетом птиц, Изяслав был готов поверить в любое чудо.

Иеромонах Никон

Иеромонах[88] Никон был высок и тощ, длинная риза висела на нем, как мешок на колу. Крючковатым носом и южным загаром Никон смахивал на басурманина. Прибыл иеромонах в Чернигов вместе с посольством из Тмутаракани.

Стоят в княжеской гриднице люди, разодетые в шелка и аскамит с золотыми и серебряными гривнами на шее. А впереди всех, возвышаясь на голову над всеми, - монах в обтрепанной захудалой одежонке. Однако стоит как боярин, выпрямив спину и расправив плечи, без робости и смущения взирая на князя Святослава.

Святослав собирался в мае опять идти с дружиной к Тмутаракани, как вдруг на Федула[89] тмутараканцы сами к нему пожаловали. Князь удивился не столько самому посольству, сколько главе его.

«Видать, дела у тмутараканцев совсем плохи, коль отважились они на поклон ко мне идти», - с затаенной радостью подумал он.

Со слов Никона так и выходило.

- Как помер Ростислав, так дружина его меж собой передралась, - рассказывал иеромонах, - венгры начали богатых людей грабить, половцы насильничать. Первыми хазары возмутились, потом русичи-тмутараканцы. Смута в городе была большая. Многих венгров хазары порубили, остальных прогнали прочь. Вслед за венграми ушли и половцы. Порей и

Вышата кое-как народ утихомирили да послали гонцов ко князю Всеволоду, чтобы, значит, перейти под его руку. Но хазары снова возмутились: не люб им Всеволод, женатый на гречанке. Хазар поддержали многие русичи-тмутараканцы.

Византийцы давно зарятся на Тмутаракань, а князь Всеволод им друг и родственник. Он возьмет да и уступит Тмутаракань византийскому императору за мзду небольшую. Поэтому на вече было решено слать послов в Чернигов. Кланяемся тебе, Ярославич, просим забыть обиды и опять дать нам в князья сына твоего Глеба. Готовы тебе крест целовать на том.