Святославичи

Святослав спросил:

- А коль я порешу отдать Тмутаракань византийцам? Золота через это у меня станет больше, а хлопот меньше.

Иеромонах промолчал, но в его глазах, живых и дерзких, появилось лукавое выражение. Он как бы говорил взглядом: «Толковал бы ты сии речи, княже, тем, кто тебя плохо знает! Мне-то зачем? »

Знали тмутараканцы, кого послать к черниговскому князю. С Никоном Святослава связывала давняя дружба еще с той поры, когда прогневил смелый на язык иеромонах князя Изяслава и был вынужден спасаться от его гнева в Чернигове. Достал бы Изяслав Никона и там, но Святослав вовремя отправил иеромонаха в далекую Тмутаракань якобы с поручением. Случилось это пять лет тому назад.

- Поспешил бы ты, княже, с дружиной в Тмутаракань, - сказал Никон. - Кто знает, что на уме у Всеволода. Я чаю, гонцы от Порея и Вышаты уже добрались до Переяславля.

- Не посмеет Всеволод меч на меня поднять, - уверенно произнес Святослав. - Просьбу вашу я уважу: дам вам Глеба. А зла на тмутараканцев не держу. Вы Ростислава к себе не звали, он сам пришел.

Благодарные послы отвесили черниговскому князю земной поклон.

Согнул спину и долговязый Никон, но не так низко, как остальные. Не любил Никон кланяться, не умел речей угодливых говорить, часто бывал вспыльчив и резок, странно было вообще видеть его главой посольства.

Сказал Святослав об этом Никону, когда они сидели вдвоем за ужином.

Никон был откровенен, как всегда.

- Брата твоего Изяслава, княже, не люблю и не терплю, прости за откровенность. В бороде у него густо, а в голове пусто. Сидят вокруг него латиняне, как куры на шестке, и квохчут, не переставая, радуясь, что князь киевский им внимает. Через жену свою еретичку сам наполовину еретиком стал. А князь Всеволод предан вере православной и заветы отцовские чтит, но уж больно часто на Царьград оглядывается. Живет как русич, а мыслит как грек. Не верю я ему, хитрости и коварства набрался он от родственников жены своей. Особняком от братьев своих держится.

- Это у него с детства, - беспечно заметил Святослав. - Он же был любимцем отца нашего.

- Оно и видно! - проворчал Никон. - Был Всеволод любимцем отца, теперь в любимцы судьбы метит.

- А что ты скажешь обо мне, преподобный отче? - Святослав пристально посмотрел Никону в глаза. - Я ведь тоже елеем не умываюсь и женат на бывшей католичке, как Изяслав. Молви прямо, без утайки.

Никон пошевелил густыми бровями.

- Я дожил до счастия молвить только правду, княже, за нее-то мне когда-нибудь голову и отвернут. - Он пригладил свои длинные усы и бороду. И далее заговорил так, будто делился с собеседником своими раздумьями: - Будь твоя жена хоть трижды еретичка, княже, вреда от этого не будет, ибо сердце у тебя не из теста. Я ведь ведаю, какую власть ты над женой имеешь, а она над тобой невластная. Это мне в тебе нравится.

Правитель должен своим, а не бабьим умом жить. И потом, от Оды у тебя один сыночек, старшие же сыновья от русской жены рождены. И воспитаны они у тебя как истинные русичи. Знаю, княже, что не терпишь ты немцев и греков, хоть и языки ихние разумеешь. Стало быть, шапку ломать перед чужеземцами не станешь в отличие от братьев своих. И в дрязги чужеземные вмешиваться не собираешься.

- А это как сказать, отче, - возразил Святослав. - Отворачиваться от других стран нам нельзя. И на месте Изяслава я бы…

- Давно, - прервал Святослава Никон, - давно пора поразмыслить тебе, княже, как сбросить Изяслава с киевского стола. Покуда ересь латинская не распространилась, подобно саранче, по земле русской!

Такое признание на миг лишило Святослава дара речи. Глаза князя будто молнии метнулись к лицу иеромонаха: на что это он его подбивает?

Никон сохранял спокойствие, в котором угадывалось умудренное жизненным опытом состояние души человека, умеющего молчать, но не желающего это делать, когда слова сами рвутся наружу.

- Не ожидал я, отче, такое от тебя услышать, - признался Святослав.

- А от кого ожидал, княже? - спросил Никон. - Может, от Всеволода? Так он спит и видит себя на столе киевском!

- Отец наш, умирая, завещал нам жить в мире и блюсти лествицу княжескую, - словно предостерегая Никона от дальнейших опасных речей, промолвил Святослав и отвел взгляд.

Не хотел он, чтобы Никон догадался по глазам его, что ведомы и ему такие мысли. Гнал их от себя Святослав, но они возвращались вновь и вновь.

- Не ведаю, княже, можешь ли ты опереться на черниговцев в борьбе за киевский стол, но на тмутараканцев можешь вполне, - упрямо продолжал Никон. - Ты волен уйти от таких разговоров, но волен ли ты, княже, уйти от самого себя? Я говорю тебе, воспари и будь орлом, ибо за сильного Бог, а ты мне про лествицу княжескую толкуешь. Что ж, пресмыкайся, жди своей очереди, может, к старости и дождешься!

Никон сердито замолчал, теребя свои усы.

- Не прав ты, отче, - осторожно возразил Святослав, - Бог не в силе, но в правде.

- Не учи рыбу плавать, Ярославич, - недовольно проговорил Никон. - Правда на стороне сильного, испокон веку так было. Ведь и «Русская Правда» не смердом писана.