По вечерам он любил, чтоб мы читали ему книги из его библиотеки, а библиотека эта вся состояла из старых русских писателей да из Вольтера, переведенного на наш язык в восьмидесятых годах. Мило было слушать, как Веринька ломала свой язык над дубоватывами виршами Озерова и других поэтов, очень почтенных, но совершенно неудобных для чтения вслух в наше время. Поработавши над какой–нибудь трагедией или торжественною одою, Веринька раскрывала Задига или Принцессу Вавилонскую и читала их ровно, спокойно, не смущаясь варварски тупым переводом и циническими выходками старого фернейского проказника. Старик хохотал до упада, восхищался самыми незначительными местами, иногда собирался отнять у дочери книжку, приговаривая: «Рано тебе еще такие вещи читать». Однако чтение продолжалось; Вериньке же было все равно: чтобы доставить удовольствие старику, она не отказалась бы при всех громко читать Фоблаза и Маркиза Глаголя.
Интерес старого генерала к чтению несомненен, но, похоже, его особенно интересовало «легкомысленное». Но немало свидетельств и о читателях, которых привлекало именно «серьезное». Следующие примеры бросают свет на «просвещенческие» запросы представителей еще более низкого социального слоя, чем погодинский Гаврила («дворового» или «лакейского»; ср. в этом отношении Смердякова). И. А. Гончаров в «Слугах старого века» (очерк I. Валентин) описывает своего слугу, человека довольно случайного и не привлекавшего к себе до поры внимания его господина. Однажды, придя домой во внеурочное время, Гончаров случайно услышал голос своего слуги, читавшего с большим чувством стихи и певшего романс на слова Жуковского. Войдя в комнату Валентина, Гончаров сильно смутил своего слугу, перед которым лежал небольшой том стихотворений Жуковского:
— Что ты читал сейчас? — спросил я.
— Да вот это самое. — Он указал на книгу. — Сочинение господина Жуковского.
— Тебе нравится? — спросил я.
— А как же–с: кому такое не понравится! […]
Далее Гончаров попросил Валентина продолжать чтение, и тот прочитал «Минувших дней очарованье…» вплоть до заключительных стихов — «И зримо ей в минуту стало / Незримое с давнишних пор».
Последние слова он с умилением как будто допел и кончил почти плачем, голубые глаза увлажнились, губы сладко улыбались.
Выяснив, что Валентин далеко не все понимает в прочитанном, Гончаров не удержался от вопроса: «Зачем же ты читаешь?» и услышал ответ: «Если все понимать — так и читать не нужно: что тут занятного! […] Иные слова понимаешь — и то слава Богу!»
Другой пример «серьезного» читателя «запойного» типа приведен в «Воспоминаниях» П. Д. Боборыкина: