Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Основной текст «Жития» Петра построен просто: он не обширен, но и не тесен и поэтому легко обозрим. События жизни святителя развертываются по традиционной житийной схеме, в которой, однако, некоторые события выделяются как особо отмеченные — или по их диагностической в отношении присутствия святости важности, или по их драматизму, или по некоей значительности, которая вполне откроется позже. Следует обратить внимание на существенную близость в описаниях рождения и детства Петра и Сергия, хотя места их рождения в пределах освоенного к тому времени русскими восточнославянского пространства были предельно противоположны — крайний юго–запад, Волынь с ее гористостью и «светлыми» лесами и крайний северо–восток, равнинный, с почти сплошными «темными» лесами. Но природные различия стираются перед явлением святости, хотя этим и не перечеркивается роль природного в формировании человека, который позже будет понят как носитель святости.

Изложение в «Житии» движется быстро, но без излишней поспешности, обычно без отвлечений и заполнения переходов. Так, вкратце сообщив о рождении Петра (Съй убо блаженый Петр родися от христиану и благоговейну родителю въ единомь от мест земля Велынскаа), «Житие» сразу же сообщает о сопровождавшем это рождение знамении, действительно поразительным по своей архетипической подлинности:

Еще бо сущу в утробе матерьни [443], въ едину от нощий, свитающи дневи недели, виде видение таково мати его. Мнеше бо ся ей агньца на руку дръжати своею, посреди же рогу его древо благолистьвно израстьше и многими цветы же и плоды обложено, и посреде ветвей его многы свеще светящих и благоуханиа исходяща [444]. И възбудившися, недоумеаше, что се или что конець таковому видению. Обаче аще и она недомышляшеся, но конець последе с удивлениемь яви, еликыми дарми угодника своего Бог обогати.

Следующий эпизод — мальчику семь лет отроду; он отдан в обучение— вдано бываеть родителъми книгам учитися, и здесь, как и у отрока Варфоломея, — неудача, повергшая родителей в печаль ([…] отроку не спешно учение творяшеся, но косно и всячьскы неприлежно), как печалились в подобном случае и родители Варфоломея [445]. Совпадения продолжаются (хотя и не столь разительные) и далее, в частности, на следующем же шаге. Однажды во сне отрок Петр увидел некоего мужа в святительских одеждах, который, став над ним, сказал ему: «Отверзи, чадо мое, уста своя». Когда это было сделано, святитель правой рукой прикоснулся к его языку, благословил его и как бы влил в его гортань некую сладость. Когда отрок проснулся, никого рядом с ним не было. Результат этой встречи во сне превзошел все ожидания — И от того часа вся, елика написоваше ему учитель его, малымь проучениемь изъучааше, яко и в мале времени всех сверьстник своих превьзыде и предвари. Соответствующий эпизод в «Житии» Сергия отличается лишь тем, что отрок Варфоломей, посланный найти заблудившийся скот, увидел в поле под дубом етера черноризца, старца свята, странна и незнаема, саномъ прозвитера, который, узнав, что Варфоломею не дается грамота, попросил его открыть уста («Зини усты своими, чадо, и развръзи а») и съесть кусочек святой просфоры. Варфоломей сделал все, о чем просил старец, — и бысть сладость въ устехъ его, акы мед сладяй. Результат вкушения этого святого дара был столь же велик, как и в случае с отроком Петром.