Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

В житиях многих святых, когда признаки святости уже налицо, а в подвижническом пути обозначается некая пауза, вспоминают слова из Евангелия от Матфея — «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы», 5, 14. Вспомнил их и составитель «Жития» Петра. Когда в житиях появляется это клише, значит, мир открыл для себя этот город, стоящий на горе добродетели, и, следовательно, на пути святого уже обозначился решающий перелом. Слухом о Петре полнилась вся благодатная Волынская земля:

Но и князю тогдашьному в слух прииде добродетелное мужа житие, и велможамь такожде, и просто рещи — всей стране и земли оной. Тогда бо беше въ своей чьсти и времени земля Велыньскаа, всякымь обильствомь преимущи и славаю, аще и ныне по многых ратех не такова, обаче и въ благочести. И всеми убо чтомь и славимь бе дивный съ[й] человек — княземь убо и славными велмужи. И вси слово его при имаху [447].

Слава о Петре распространилась по всей Волынской земле и напитала ее сполна. В ней этой славе становилось тесно, и скоро ей предстояло выйти на более широкий всерусский простор. Случай помог этому. В это время и в эту Волынскую землю прибыл (прилучися) святитель Максим, который в те годы престол всея Рускыя земли украшаше. Он проходил Волынскую землю, поучаа люди Божиа по преданному уставу. К нему–то и пришел со своей братией Петр, чтобы получить от святителя благословение. Во время встречи он передал митрополиту образ Пречистой Девы, написанной им, Максиму. Тот благословил пришедших, образ же Пречистыа съ великою радостию приемь и, златом и камениемь украсив, у собе дръжаше, во дни и в нощи моляшеся ей непрестанно о съхранени и съблюдени Рускоя земли даже до своего живота.

Вскоре Максим умирает. Тело его в гробе было помещено в церкви Пречистой Богородицы во Владимире, где находилась тогда митрополичья кафедра. Ушел окормитель всея Руси и сразу же возникла со всей остротой проблема преемства. Видимо, некоторым промедлением воспользовался некто Геронтий — игумен сы[й] дерьзну дерзостию въсхытити хотя сан святительства, не веды, яко «всяк дар свершен свыше есть, сходя от Бога, отца светом». Он осмелился взять святительскую одежду, утварь и ту икону Богородицы, которая была написана рукою Петра и поднесена святителю Максиму. Решив, что дерзновенно захваченные атрибуты святительской власти делают его достойным ее, Геронтий отправился в Константинополь к патриарху, чтобы получить благословение. В XIV веке на Руси пришлось иметь дело не с одним таким самозванцем, как Геронтий. Дальнейшее в этой части «Жития» не столько о Петре, сколько о самом Геронтии, и поэтому здесь можно лишь вкратце напомнить сюжетную линию.

Слух о самоволии Геронтия распространился широко и докатился до Волынской земли, мнози негодоваху, среди них был и князь [448]. Не теряя времени, князь Вельньскыя земли съвещавает съвет не благ: въсхоте Галичьския епископии въ митрополь претворити, изветомь творяся, Геронтиева высокоумиа не хотя. В этих замыслах князя особая роль отводилась Петру, и князь начинает действовать — нападаешь на Петра словесы, подъгнещая его к Царюграду. И се убо творяше на многы дни, то сам беседуя с Петром, то склоняя его к путешествию в Константинополь для посвящения на престол Киевской митрополии через своих бояр. Более того, князь втайне посылает патриарху и всему священному собору моление о благословении Петра на митрополичий престол.

А Геронтий тем временем уже на корабле, устремляющемся к Царь–граду. Петр, добравшись до моря, тоже садится на корабль, который плывет к той же цели. Этой поездке посвящена значительная часть «Жития». С самого начала было очевидно, что Геронтий задумал недоброе. Было ему и знамение — явление «в нощи» иконы Пречистой Богородицы, написанной Петром. Она как бы представительствует за Петра и обращается к Геронтию, «в печали сущу» с предупреждением: