Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Народу прибывает, становится тесно, мальчика толкают мешками, чайниками, трут щеки армяками. Над чашей светится золотой крест, и из него бьет вода. Мальчик, живущий сейчас только впечатлениями от пространства чуда, все воспринимает как чудо и спешит возвестить о нем всем: «Из креста вода!.. — кричит он, — чудо тут!..» Он хочет рассказать об этом чуде отцу, но тот даже не смотрит, говорит — после.

А народ все больше напирает, колышется. Отец говорит мне, что это самая Троица, Троицкий собор, Преподобного Сергия мощи тут […] Слышно из темноты знакомое — Горкин, бывало, пел: Изведи из темницы ду–шу мо–ю-у!.. Словно из–под земли поют. Мерцает позолота и серебро, проглядывают святые лики […] золотятся–мерцают венчики […]

Мальчик показывает отцу: «Голубки живут… это святые голубки, Святой Дух?» В храме становится нестерпимо тесно и душно, кричат: «Бабу задавили!.. Православные, подайтесь!..» И тут же молитва: «батюшка, Преподобный, угодник Божий… родимый, помоги!».

Мальчик видит разные огоньки — и розовые, и пунцовые, и зеленые, и голубые. Над ними — золотые цепи. Под ними — мощи Преподобного, а в возглавии светится золотая Троица, рублевская. Мальчик стоит у чего–то похожего на плащаницу или стол, весь окованный золотом. Отец шепчет: «в главку целуй». Мальчику страшно. Монах показывает ему крестик из сетчатой золотой парчи на розовом покрове. Мальчик целует, «чувствуя губами твердое что–то, сладковато пахнущее мирром». Он знает, что здесь Преподобный Сергий, великий Угодник Божий».

Служба кончилась. Мальчик с отцом сидят у длинного розового дома, мальчику мочат голову и дают пить чего–то кислого. Говорят — сколько–то обмерло в соборе, водой уже отливали. На лавочке и Федя. Он рассказывает, как они с Горкиным были у Черниговской, исповедовались у старца Варнавы. Саня–послушник ведет в квасную, и там маленький старичок — отец–квасник — потчует присутствующих «игуменским» квасом. […] Квас здесь особенный, троицкий, — священный, благословленный.

Наступает утро. Горкин рассказывает, как он исповедовался у Варнавы, сказывал ему про свои грехи, особенно про тот — про Гришу. Варнава, светленький, поглядел на Горкина, поулыбался так хорошо… и говорит, ласково так: “Ах ты, голубь мой сизокрылый! […] Почаще, — говорит, — радовать приходи”. Почаще приходи… Это к чему ж будет–то — почаще? Не в монастырь ли уж указание дает?..»

Лицо у Горкина «светлое–светлое […] и глаза в лучиках — такие у святых бывают. Если бы ему золотой венчик, думаю я, и поставить в окошко под куполок… и святую небесную дорогу?..» Уходя, Горкин целует мальчика в маковку: «А ведь верно ты угадал, простил грех–то мой!» Мальчик спрашивает Горкина про келейку, и тот обещает купить ему картинку — «вот такую… — и показывает на стенку. — Осчастливил тебя папашенька, у Преподобного подышал с нами святостью».

Предпоследняя глава — «У Троицы». Впросонках мальчику слышится трезвон, как на Пасхе. Он открывает глаза и видит зеленую картинку — елки и келейки, и преподобный Сергий, в золотом венчике, подает толстому медведю хлебец. «У Троицы я, и это Троица так звонит, и оттого такой свет от неба, радости о–голубой и чистый […] и вижу я розовую башню с зеленым верхом». Горкин сообщает: «а я уж и приобщался, поздравь меня!» — “Душе на спасение!” — кричу я». Рассказывает, как ходили к Черниговской, а служба была в пещерной церкви, и служил сам Варнава. «Сказал батюшке про тебя… хороший, мол, богомольщик ты, дотошный до святости. “Приведи его, — говорит, — погляжу”. Не скажет понапрасну… душеньку, может, твою чует. Да опять мне: “непременно приведи!” Вот как». Мальчик рад, и ему немного страшно.