Святые горы

Между тем салон Дарьи Христофоровны Дивен, урожденной Бенкендорф и супруги посла в Лондоне и Берлине генерала Ливена, который к моменту ее появления в Париже уже умер, по могуществу не может идти ни в какое сравнение с салоном жены действующего и близкого к царю министра Марии Дмитриевны Нессельроде, одной из самых состоятельных дам империи. Мария Дмитриевна принадлежала к натурам сильным, неглупым и наблюдательным. Нельзя не обратить внимание на ее слова, сказанные о Николае I в 1842 году: «На императора иногда страшно смотреть, так жестко выражение его лица; а он принимает внезапные решения и действует с непонятной торопливостью». Графиня вполне трезво оценивала и систему, которой служил ее супруг: «Удивительно, как машина продолжает работать. Тупая скорбь царит повсюду, каждый ожидает чего-то и боится опасности…»

Конечно, из Дантеса Мария Дмитриевна Нессельроде лепила все, что ей заблагорассудится.

— Какая чепуха и какое мне до всего этого дело, Карл? — продолжал Геккерн. — Я допускаю, что диплом его подстегнул, но ты же знаешь, что я не способен на пакость. Я ничего не могу объяснить в этой таинственной истории. Диплом, по моему мнению, мыслился как веселая шутка. Короче говоря, я представитель коронованной особы, граф, и я требую уважения к себе. Я в отчаянии, Карл, я в отчаянии.

Луи де Геккерн закрыл лицо руками, однако Нессельроде почудилось в его движении что-то неестественное, наигранное.

— Ах брось, пожалуйста, свои оправдания! — воскликнул Нессельроде с долей раздражения. — Диплом составлен не смешно, бездарно, наконец, подло. Его величество не сомневается, что пасквиль вышел из круга молодых щелкоперов, которые с утра до вечера пасутся в ваших приемных. Молва пока не называет фамилий. Но друзья Пушкина не дремлют. Это влиятельные люди. Один Жуковский чего стоит! Опасен! Они начнут искать и, боюсь, нападут на след. Суд над Пушкиным после дуэли крайне нежелателен, но, может быть, государя удастся отвратить от гласного разбирательства и надоумить решить вопрос в административном порядке.

Нессельроде несколько наклонил голову, и толстые стекла очков расслоили его взгляд.

— Вряд ли, Карл, вряд ли кто-нибудь докопается до истины. Ты все время упоминаешь о дуэли как о решенном деле. Я не хочу подвергать риску жизнь Жоржа.

— Все кончилось бы пустяками, если б его величество не узрел в дипломе определенного намека, и, скажу тебе откровенно, обидного намека. Кому, например, адресована фраза о Нарышкине? Неужто кучка развратных мальчишек — доброжелателей твоего Жоржа — рассчитывала совершить отвлекающий маневр и направить гнев Пушкина в противоположную сторону? Ты вылетишь из России как пробка, Луи, если повторится что-либо подобное. Какая недальновидность! Ты не понимаешь России, Луи. Верноподданный не обратит свой гнев против государя. Да и поделать он бы ничего не смог. Что же касается дуэли, то Жоржу придется рискнуть. Впрочем, дуэли редко кончаются смертью. Будем уповать на господа и его милость.

Луи де Геккерн отнял ладони и с сомнением посмотрел на министра.

— Любопытно, что ты, Карл, называешь Пушкина верноподданным.

— Мне сообщил Канкрин, — продолжал размеренно и напористо Нессельроде, не обращая внимания на язвительную реплику Геккерна, — что в начале ноября, то есть через несколько дней после того, как диплом очутился в руках жандармов, министерство финансов получило от Пушкина письмо с просьбой о погашении долга казне. Причем наш поэт просил удовлетворить его, не беспокоя императора. Ты догадываешься, о чем он думал в тот момент? Берегись, Луи, если дойдет до тайного следствия, то его проведут в интересах истины и в интересах охраны трона от нелепых посягательств. Мертвый Пушкин не мог бы предъявить претензий, но живой!.. У Бенкендорфа есть ищейки, которые в двадцать четыре часа возьмут след. Стоит только отдать им приказ.