Святые горы

Между скамейками Сашенька устраивала на раскладном чемодане постель для сына. Сусанна Георгиевна втаскивала в тамбур портплед своего бывшего декана. Юрочка дернулся ее привести. Страшно, отстанет, Но Сашенька прикрикнула на него:

— Сиди смирно.

По вагону растекалась влажная прохлада с примесью едкой гари. Внезапно чей-то подробный голос предупредил:

— В двадцать три ноль-ноль отправление.

То же самое эхом повторилось и в другом конце вагона.

О провожающих ни слова, однако Юлишка занервничала — сейчас билеты начнет отбирать кондуктор — и сошла на платформу.

Она подняла лицо и увидела над собою синюю — распластанную — шаль неба. Дождь перестал. Вверху, в хрустально сапфировом пространстве, покачивалась в стремительно летящих пепельных облаках единственная зеленая звезда.

Тянуло жженым углем и нагретым металлом от колес. За забором железнодорожных мастерских слабо пискнул гудок.

— «Кукушка» небось, — определил Юрочка, высунувшись в окно, — второй раз кукует.

Сусанна Георгиевна спрыгнула со ступенек на перрон.

— Поздно, милая, иди, пора Рэдду кормить, — и она крепко и, как всегда, сочно чмокнула Юлишку в щеку. — Мы скоро вернемся.

Но Юлишке хотелось побыть с родными еще минуточку. Вернуться домой — значило остаться надолго в одиночестве, может быть, на две недели, а может быть, и на месяц.

Позади она услышала простуженный мужской — с акцентом — голос:

— Ах, вот вы где? Добрый вечер. Я вас ищу.

— Зачем? — спросила Сусанна Георгиевна.

— Для вас зарезервировали в мягком. Нижнее, четвертое купе…

— Вот так да! — обрадовалась в окне Сашенька. — Бог его знает, где этот Семипалатинск! Хоть ты попадешь в приличные условия.

— Нет, — возразила Сусанна Георгиевна. — Я не попаду в приличные условия.

— Не упрямься, — настаивала Сашенька. — Правда, Юлишка, пусть займет место?

— Замолчи, — жестко отрубила Сусанна Георгиевна и погладила поручень. — Отдайте тому, кто нуждается, например, профессору Вобловскому.

Сквозь тоску у Юлишки пробилась нежность. Умница, красавица, сама справедливость.

— Не жэлаете, как жэлаете, — охотно согласился мужчина. — В темноте не признали — я Мазманянц, управделами. На Вобловского добро надо получить. В случае чего, вы подтвердите, что разговор состоялся, — и он черкнул карандашом в блокноте.

— Прощай, Сашенька, прощайте, Сусанна Георгиевна, — сказала Юлишка, — берегите мальчика. Пепельница в чемодане, фибровом.

Юлишка повернулась и побрела по платформе, думая почему-то о старом немощном Вобловском и еще о Мазманянце. Она была знакома с ним только понаслышке, если что отремонтировать или насчет путевок к нему звонили, к Мазманянцу.

— Эй, мать! — крикнул вдогонку красноармеец из оцепления. — Не заблудись — кругом иди. Ворота-то заперты…

Снова зашумела вода — остро, зло — и ухнула. Юлишка встрепенулась.

Голубой мундир вышел из туалета и, стрельнув в нее взглядом, исчез, перед тем облив себя на мгновение желтым электричеством.

Спустя немного времени в коридоре появился другой немец в черном кителе с серебряным кантом. Притворив поплотнее дверь из кухни, теребимую слабым сквозняком, он воровато прошмыгнул мимо. Не заходя в ванную, черный китель проследовал за голубым мундиром.

Юлишка больше не закрывала глаз. Восемь разноцветных генералов продефилировало в туалет и обратно. Кто неловко, боком, словно стесняясь, иные торжественно, как на параде, иные с глубокомысленным, иные с независимым, иные с безразличным видом.

Никто, однако, не сворачивал в ванную.

— Эх, генералы, генералы! — прошептала укоризненно Юлишка. — Да еще немецкие!

Впрочем, немецкость здесь ни при чем. Когда Юрочка вырастет и наденет форму, конечно, не такую, а нашу, командирскую, с золотыми треугольными шевронами, такую, как майор Силантьев носит, он, верно, тоже не будет споласкивать руки после туалета. Невоспитанный мальчишка.

Чертенок.

И Силантьев вечно забывал, а Юлишка ему бровями указывала на кран.

Когда собирается много мужчин вместе, они быстро теряют человеческий облик, кошмарно ругаются, а иногда и омерзительно похабничают. Сколько раз наблюдала!

Юлишка была не совсем справедливой. Просто ей хотелось обвинить всех мужчин на свете в том, что они делают несчастливыми женщин, затевая бесполезные войны. Кроме того, Юлишка считала, что только ее присутствие и присутствие Сусанны Георгиевны заставляло мужчин в их доме держаться в рамках приличия. Иначе непременно бы распустились, не завтракали бы, не обедали, не ужинали, а только читали бы книги, спорили и курили. А с охоты бы приезжали в грязных резиновых сапогах — и прямо в столовую.

Мужчины кругом виноваты, сонно ворчала Юлишка. Они постоянно воюют. Разве женщины воюют? Эх, мужчины, мужчины! Эх, генералы, генералы! Воюют, рук не моют… А как все могло быть прекрасно!

Дальше мысли ее терялись в закоулках мозга, да и не нужны они ей были больше.

4

Ночная красноватая луна в рыжем парике ореола прилипла к стеклу.