Святые и порочные

«Впечатление получилось такое: дай, Господи, чтобы и все дети нравственно были так высоки, как дети бывшего Царя. Такое незлобие, смирение, покорность родительской воле, преданность безусловная воле Божией, чистота в помышлениях и полное незнание земной грязи – страстной и греховной, – писал отец Афанасий, – меня привели в изумление, и я решительно недоумевал: нужно ли напоминать мне как духовнику о грехах, может быть, им неведомых, и как расположить к раскаянию в известных мне грехах».

Не сумев предъявить уже бывшему царю и его семье никаких обвинений, Временное правительство распорядилось отправить их в Тобольск – якобы ввиду возможных беспорядков, могущих им навредить. Больше всего в Тобольске Николая угнетало отсутствие полной картины происходящего в стране. Письма туда доходили с огромным опозданием. Из газет была доступна лишь одна местная, печатавшаяся на оберточной бумаге. Новости в ней всегда опаздывали на несколько дней и давались, как правило, урезанными и искаженными. Но этого было достаточно, чтобы Николай II понимал, что страна стремительно идет к гибели.

Генерал Корнилов предложил Керенскому ввести войска в Петроград, чтобы положить конец большевистской агитации, которая становилась изо дня в день все более угрожающей. Но тот отказался. Осознавая, что это, возможно, был последний шанс предотвратить катастрофу, император раскаивался в своем отречении.

«Императору мучительно было видеть теперь бесплодность своей жертвы и сознавать, что, имея в виду тогда лишь благо родины, он принес ей вред своим отречением», – вспоминал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича Алексея.

Тем временем были «низвергнуты низвергатели» – большевики, гораздо смелее конкурентов раздававшие народу невыполнимые обещания, с легкостью сбросили Временное правительство. Наступил период, о котором Николай II написал в своем дневнике: «гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени». Известие об октябрьском перевороте дошло до Тобольска спустя неделю. Солдаты, охранявшие царскую семью, прониклись расположением к узникам, и перемена власти далеко не сразу сказалась на их положении. Однако и здесь начиналось то же, что они уже видели в Царском Селе – унижения, издевательства, всевозможные ограничения. Только все это выглядело еще хуже. В их письмах и дневниках засвидетельствовано глубокое переживание той трагедии, которая разворачивалась на их глазах. Но эта трагедия не лишала их силы духа, веры и надежды на помощь Божию, веры в спасение родины.

Но каждая следующая новость лишь ухудшала общую картину. Вскоре стало известно, что в Бресте большевики заключили мир с Германией. Николай II считал этот договор позором и политическим самоубийством новой власти, предательством по отношению к прежним союзникам.

Двадцать второго апреля царской семье сменили охрану. Спустя несколько дней царю объявили, что его должны перевезти в другое место. Царевич Алексей в это время был болен, и везти его было невозможно. Несмотря на страх за сына, Александра Федоровна поехала с мужем; с ними отправилась и дочь Мария. Николай II предполагал, что его хотят использовать для подписания мира с немцами на более выгодных для большевиков условиях. Однако увезли их не в Москву – 7 мая члены семьи, оставшиеся в Тобольске, получили известие, что император, императрица и Мария находятся в Екатеринбурге и заключены в дом Ипатьева. Когда здоровье Алексея поправилось, туда же были доставлены и остальные дети царя, при этом почти никого из прежде приближенных к семье, кроме доктора Боткина и четверых слуг, к ним не допустили.

Свидетельств последних месяцев царской семьи осталось гораздо меньше. Почти нет писем. В основном этот период известен лишь по кратким записям в дневнике Николая II и показаниям свидетелей по делу об убийстве царской семьи. Сохранилось немало портретов членов императорской фамилии – от портретов работы А.Н. Серова до поздних, сделанных уже в заточении, фотографий. По ним можно составить представление о внешности Николая Александровича, Александры Федоровны и их детей, но в описаниях многих лиц, видевших их при жизни, особое внимание обычно уделяется глазам. «Николай Александрович… произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием и особенно своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза…» – говорил об императоре протоиерей Иоанн Сторожев, совершавший последние богослужения в Ипатьевском доме. И он же писал о царевиче Алексее: «Он смотрел на меня такими живыми глазами…»