Святые и пророки Белой Руси

Откуда же и когда возникла идеология «украинофильства», а точнее — украинского сепаратизма? Исследуя генезис «самостийнического» движения, невозможно не отметить его эпигонский характер и зловещую роль идеологов польского реванша XIX века. Недаром церковный историк Георгий Флоровский метко называл полонофильскую и латинофильскую ориентацию части южнорусской шляхты «провинциальной схоластикой»[50]. Как отмечено исследователями, «настали разделы Польши, и вот тогда польские ученые заговорили об особой украинской национальности… В первой четверти XIX века появилась особая «украинская» школа польских ученых и поэтов, давшая таких представителей, как К. Свидзинский, И. Гощинский, М. Грабовский, Э. Гуликовский, Б. Залесский и др., которые продолжали развивать начала, заложенные гр. Потоцким, и подготовили тот фундамент, на котором создавалось здание современного украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву»[51].

Однако степень влияния «самостийнической» идеологии еще в первой четверти XX века была совершенно ничтожной. Об этом ясно свидетельствуют результаты единственного в те годы прецедента свободного волеизъявления граждан. Речь идет о муниципальных выборах на Украине летом 1917 года. На этих выборах в органы местного самоуправления было избрано: от общероссийских партий — 870 депутатов, от украинских федералистских партий — 128, от сепаратистов — ни одного[52].

Итак, российская монархия, начиная с Николая Первого, стала русифицироваться и воцерковляться, «элита» становилась все большим противником российской государственности и в борьбе с ней поддержала «украинство» (белорусского самостийничества тогда не было даже как секты, ибо его фундамент в виде униатства был ликвидирован великим митрополитом Иосифом (Семашко).

При императоре Николае II, когда Австро-Венгрия с подачи «австро-мазепинского» меньшинства развязала геноцид против карпатских русских с концлагерями, такими, как Талергоф, царь-мученик вступился по дипломатическим каналам и осудил геноцид. Освобождение Галицкой и Карпатской Руси в не меньшей степени, чем защита православной Сербии, было причиной вступления России в Первую мировую войну, победу в которой сорвали «февралисты». Царь-мученик не соглашался с П.Дурново, считавшим, что приобретя Галицию, Россия якобы потеряет империю. Царь-страстотерпец знал, что Галиция — русская, «мазепинцы» — это коллаборантское меньшинство (если бы Галиция не была тогда русской, зачем устроили геноцид?), а, помимо военных противников, ключевой штаб «ереси украинства» находился в либеральных кругах Санкт-Петербурга.

Выдающийся галицко-русский москвофил Осип Андреевич Мончаловский написал свое «Литературное и политическое украинофильство» как полемику с санкт-петербургскими либералами, поддержавшими нарождавшееся «украинство» с далеко идущими планами свержения православной монархии и падения ненавистной им Родины. В 1905 году, оформившись в партию «кадетов», они совершили чудовищное предательство. С их подачи РАН большинством в два голоса кадетов Корша и Ширинского-Шахматова поддержала составленную ими записку о признании малороссийского наречия отдельным языком, на основании которой в Галиции сажали, вешали и отправляли в концлагеря русофилов.

В частности, обвинение против св. Максима Саидовича и православных галицких русских студентов Семена Бендасюка и Максима Колдры базировалось на «записке» кадетов о признании малороссийского наречия отдельным украинским языком. Саидовичу, Бендасюку и Колдре инкриминировалось, что они продолжают защищать русский язык как родной для малороссов, в то время как Санкт-Петербург, под которым подразумевался не царь, а кадеты, их уже «сдал». Как же, кадетам нужно было любой ценой «доказать», что царь-«душитель». Записка была антинаучной и утверждала, что русский язык XVIII–XIX веков — это только великорусский язык, хотя факты свидетельствуют о прямо противоположном:

«Говорят, что Петр Великий гражданскую печать выдумал, а, оказывается, он просто-напросто заимствовал ее у галичан и у прочих малорусов, которые употребляли ее еще в XVI в. Заголовки многих грамот и статутов, виденные мною в Ставропигии, начерчены чисто нашими гражданскими буквами, а текст, писанный в XVI в., — очевидный прототип нашей скорописи и нашей прописки елисоветинских и екатерининских времен»[53].