Святые и пророки Белой Руси

Сравнение церковнославянского языка с латынью и заявление о его «непонятности простому народу» не выдерживают критики. О том, что церковнославянский и русский языки нерасторжимы, свидетельствует малороссийский православный филолог XVII в. Иоанн Ужевич и многие другие выдающиеся лингвисты: «Какова же была языковая ситуация в середине XVII в. в Юго-Западной Руси? Она обрисована в грамматике Иоанна Ужевича (1643 г.). В ней описывается “Lingua sacra”, или «словенороссийский язык» (так именовался церковнословянский), — высокий книжный язык, язык богослужения и богословия, “lingua slavonica”, или «проста мова», — гражданский, светский литературный и деловой русский язык, и “lingua popularis” — диалектная речь»[96]. В Киеве в 1627 г. «протосингел от Иерусалимского патриаршего престола и архитипограф Российския церкви» ученый монах, подлинный энциклопедист того времени Памва Берында издает толковый словарь «Лексикон словенороссийский, или слов объяснение». В нем «руская» речь (в послесловии к Киевской Постной Триоди 1627 г. Берында называет «просто мову» «российской беседой общей»), противопоставляется народным диалектам — «Волынской» и «литовской» мове. Кодификация «словенороссийского» языка была произведена в основном в Киеве, Львове и Вильне. «Грамматика» Мелетия Смотрицкого стала учебником церковнославянского языка для всей Русской Церкви буквально на века. «Проста мова» стала основой общерусского литературного языка «…Действительно, «проста мова» не оказала почти никакого влияния на современный украинский и белорусский литературный языки… Однако на историю русского литературного языка «проста мова» как компонент юго-западнорусской языковой ситуации оказала весьма существенное влияние. Достаточно указать, что если сегодня мы говорим об антитезе «русского» и «церковнославянского» языков, то мы следуем именно югозападнорусской, а не великорусской традиции… Это связано с тем, что условно называется иногда «третьим южнославянским влиянием», т. е. влиянием книжной традиции Юго-Западной Руси на великорусскую книжную традицию в XVII в.: во второй половине XVII века это влияние приобретает характер массовой экспансии югозападнорусской культуры на великорусскую территорию»[97]. Если внимательно читать все написанное, переведенное и изданное Франциском Скориной, то мы увидим, что он пользовался не «литовским диалектом» русского языка, не мифическим «старобелорусским языком», а «простой мовой», «российской беседой общей», то есть русским литературным языком, к которому вполне принадлежит и слово и термин «посполитый» (некрепостной): «Библия Руска выложена доктором Франциском Скориною из славного града Полоцька, Богу ко чти и людем посполитым к доброму научению. (Книга Исход. Прага, издание доктора Франциска Скорины из Полоцка, около 1519. 76 лл. Тит. л., la, заглавие: «Книги вторыи Моисеевы, зовемые Исход, зуполне выложены на руский язык доктором Франъциском Скориною с Полоцъка, Богу в Троици единому и пречистой Матери Его ко чти и людем посполитым к науце»)[98].

Разбираем фальсификат дальше:

«…в противовес ей (Москве — КФ) жители Великого княжества Литовского стали подчеркивать существование Руси Литовской… Своих соседей они начали называть «московитами», «москалями», «Москвой», а себя, соответственно, «литьвинами», «литвинами», «литвой». «Руськими людьми» по-прежнему именовали себя лишь жители современной восточной Беларуси и Смоленщины. И это не имело ничего общего с современным смыслом слова «русский»[99].

Истина прямо противоположна лжи фальсификаторов. Термин «Русь Литовская» появился не в противовес Московской Руси, а как символ единства всей Руси, он означал, что Литва — это не Речь Посполитая, не Жмудь, а, как и Москва, — Русь. Термины «московитяне», «литвины», «украинцы», «сибиряки», «поморы», «рязанцы» — это географические, а не этнические термины, о чем блистательно написал покаявшийся в «историософской ереси украинства» великий знаток малороссийских песен, ректор Киевского императорского университета святого Владимира Михаил Александрович Максимович в своем историческом сокрушительном по аргументации и убедительности труде «О наименовании Киевской Руси Россией»[100].

Петр Тимофеевич Мстиславец как символ единства Восточной и Западной Руси