Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Пейзаж по дороге в Толинг совершенно лунный; циклопические амфитеатры глинистых гор под влиянием эрозии вод принимают самые причудливые формы. Тропа змеится среди извилистых проходов, прячется в природных тоннелях, взбегает вверх по гребням, из которых копыта нашего каравана выбивают облака пыли. Зной так силен, что с одиннадцати до трех часов пополудни лучше делать привал и отдыхать под одним из гигантских скалистых сводов, созданных игрою стихий в этой сказочной стране. Кажется, что ты находишься в совершенно другом мире, настолько необычны окружающие формы, цвета и переливы света.

Мы останавливаемся в той же долине, где нам пришлось ставить палатки в ходе экспедиции 1933 года: местность, монахи и миряне нам хорошо знакомы. Как я уже писал в дневнике прошлой экспедиции, в Толинге находился один из самых знаменитых университетов во всей Центральной Азии. В начале XVII века тут проживало около 2000 монахов, по крайней мере, так говорят европейские иезуиты, пытавшиеся установить здесь христианскую миссию, судьба которой, как впрочем и всех остальных миссий в Тибете, была эфемерной. Сейчас же во всем Толинге можно найти не более 10 или 15 монахов, окруженных слугами-мирянами, подчиняющимися кампо и администратору.

В действительности Толинг – старинный монастырь царей Западного Тибета – сохранил многие свои земли, богатства и привилегии, поэтому с тонкой предусмотрительностью Лхаса держит его под своим прямым наблюдением. Каждые шесть лет из столицы присылают настоятеля, избираемого из наиболее образованных и толковых монахов, а также чанцода, то есть администратора. Настоятель берет на себя духовную работу, заботится о проведении многочисленных религиозных церемоний, ритуалов, проводит обряды изгнания злых духов – настоящий пастырь душ человеческих, которого народ боготворит как святого и тавматурга. Однако он не наделен властью в светских делах, ими занимается чанцод, который управляет обширными богатствами монастыря, сурово следит за сбором налогов и подданными и, периодически посещая храмы, наблюдает за тем, чтобы священные предметы и другие материальные ценности не были бы расхищены и распроданы.

Настоятель и чанцод живут за одной монастырской стеной и под одной крышей: один медитирует, другой командует. Администратор коленопреклоняется в присутствии настоятеля и, когда обращается к нему, использует все тонкие обороты высокого стиля: «жемчужина среди учителей, океан мудрости, высочайший владыка», однако в действительности делает то, что ему вздумается, и не терпит никакого вмешательства духовной власти в свои дела. Во время продолжительных пребываний в Толинге я наблюдал, насколько сильна неприязнь между ними, вплоть до того что один постоянно подозревает другого и заставляет следить за ним своих преданных слуг, которые лишь разжигают антипатию, доносят, шпионят и клевещут. Монастырь окружен аурой притворного лицемерия, но подлинный тиран, вне всякого сомнения, администратор, жадный до денег и власти, бескультурный и беспринципный, завидующий настоятелю из-за уважения, которое тот завоевал в народе благодаря своим знаниям и добродетели.

Настоятель, или, как его обычно называют, скушок, живущий в постоянном страхе перед наместником, пришел вечером навестить меня перед моим отъездом из Толинга. Он явился с наступлением темноты в сопровождении одного из своих племянников, который никогда не расстается с ним; они осторожно приблизились к палатке, словно воры. Войдя в палатку, попросили сразу же задернуть полог, чтобы чанцод не узнал об их визите, ибо он, безусловно, не одобрил бы тот факт, что великий настоятель посетил европейца на его территории – это нарушение этикета. По его мнению, настоятель должен восседать на своем троне, словно воплощенное божество, не имея никаких контактов с окружающим миром; в то же время, скушок – мой друг. Мы знакомы с 1933 года и провели многие часы вместе за чтением религиозных текстов и переводами старинных документов. Искренняя дружба зародилась между нами, и мой друг пожелал увидеться со мною, прежде чем я снова отправлюсь в путь, который вновь уведет меня далеко от него, и мы уже, возможно, никогда не встретимся более на протяжении того краткого паломничества, каковым является наша жизнь. Настоятель принес с собой шелковый хадак, который, по обычаю тибетцев, преподносится дорогому гостю, и нефритовую чашу в подарок моей жене. Мы трогательно прощаемся: даже святой может иногда забыть холодные правила церемониала и подчиниться велению сердца. Перед его уходом мы обнялись, как это принято повсюду на земле между людьми, знающими цену дружбе, затем он исчез в темноте ночи, скрывшись по направлению к своему храму, одновременно являющемуся его тюрьмой.