Связанные

Я переехал в Олбани-Парк, на Кистоун-авеню, где была великолепная улица с деревьями. Мой дом был постарше, 1912 года постройки, но его отремонтировали еще до моего переезда. Это был милый маленький домик с двумя спальнями и полутора ваннами и гаражом под ним. Он был шиферно-голубого цвета с белой отделкой, и чтобы добраться до входной двери, нужно было преодолеть крутую лестницу. По большей части мне это нравилось, за исключением тех дней, когда я ходил за продуктами.

То, что мы не жили вместе, сильно разрядило мои отношения с Боди. Просто не нужно было смотреть, как он расхаживает по дому в одном лишь полотенце, демонстрируя всю свою гладкую золотистую кожу над длинными, гладкими мышцами и накачанным прессом, - это помогало моему мозгу не отключаться в начале каждого дня. Мне не нужно было зацикливаться на сексе, который был у него, и на абсолютном нуле, который был у меня. Кроме того, я перестал сравнивать свою жизнь с его, себя с ним. Я был старше его - когда мы впервые стали напарниками, мне было тридцать восемь, а ему двадцать семь. Теперь, пять лет спустя, я был стариком в сорок три года, а он готовился связать себя узами брака в тридцать два. В разных домах мне не нужно было следить за внешностью и постоянно выглядеть счастливым. Я мог погрязнуть в своих страданиях в одиночестве.

В мире был один человек, с которым я мог поговорить об этом, - друг Серджио Мате, который раньше работал в УБН, а теперь был частным детективом в Лас-Вегасе. Он работает с Кроем Эска, который раньше работал на Torus Intercession здесь, в Чикаго. На самом деле, если задуматься, мир был не таким уж и большим.

– Ты не думаешь, что страдания - это слишком драматично? – спросил меня Серджио по телефону как-то вечером.

– Нет, – защищаясь, ответил я. – Я несчастен.

– Почему?

– Потому что я все упустил.

– Или, – начал он таким тоном, по которому можно было понять, что он готовится к спору, – ты можешь признаться о факеле ^[4], который несешь со дня вашей встречи, и, возможно, он отменит свою свадьбу и упадет в твои объятия.

– Сколько романтических комедий заставляет тебя смотреть твоя жена?

– Он любит романтические комедии, – отозвалась Бет, так как у него была включена громкая связь. – Мне нравятся боевики, Джед ^[5]. Ты же знаешь.

Я знаю.

– Прости.

– Но он прав, ты должен признаться. Это очень по-викториански с твоей стороны - унести эту тоску с собой в могилу ^[6].

Я повесил трубку. Серджио перезвонил, все еще смеясь, и я услышал голос Бет.

– Я не собираюсь снова вешать трубку на тебя и твою прекрасную жену, – предупредил я его.

Он кашлянул.

– Послушай, просто скажи ему, что ты чувствуешь. Если он скажет нет, я выйду замуж за Генри...

– За Хейдена, – поправил я.

– Хейдена Бердмана Третьего, тогда...

– Это Бердин.

– Как будто мне не все равно.

– И почему ты добавляешь третий?

– Потому что так было в первый раз, когда ты рассказал мне о нем.

– Я такого не припоминаю.

– Но дело не в этом, Джед.

Нет, не в этом.

– Ты должен признаться. Это несправедливо по отношению к нему, и, поскольку он твой лучший друг и тот, кто должен решать, когда и стоит ли отступать, если это решение когда-нибудь придется принимать тебе, тебе, вероятно, следует сказать ему, что ты влюбился по уши.

– Слишком поздно.

– Но если ты хочешь грустить, то грусти, потому что ты пытался, но этому не суждено было случиться. Ты не должен грустить заранее, потому что у тебя ничего не вышло.

– Мило. Спасибо.

– Не за что, – весело ответил он.

Было ли мне грустно? Да. Но больше ли я радовался за него, чем грустил за себя? Вообще-то, да. Потому что это и было настоящим испытанием дружбы. Бескорыстие. Легко быть другом, когда все идет хорошо. Сложнее, когда требуется буквальное испытание. И, честно говоря, я заслужил, чтобы упустить его, когда все, что мне нужно было сделать, - это привлечь его в свою жизнь и претендовать в любой из четырех лет, в течение которых мне доставалось все его внимание. Винить в моей глупости было некого.