На экране ноутбука – он сам, весь из себя напыщенный, двенадцатилетний, дергается судорожно под дикий, сумасшедший бит. Глаза полуприкрыты, тело двигается в каком-то невообразимом такте, и даже не поймать, не уследить.
Боже, он и сейчас помнит эту песню, льющуюся прямо навстречу, обволакивающую комнату веселой трелью.
– Какого?..
– Я слишком долго тебя ждал, мне стало скучно, – Джонни кривит губы и смаргивает смешинки-слезинки.
Милый, солнечный настолько, что аж дыхание спирает где-то в горле.
– И ты решил?..
– Теперь, мне кажется, я перестал быть самым горячим парнем на планете, Паркер! – не дает договорить и подскакивает со стула.
Вроде бы, старше, вроде бы спокойнее должен быть и выдержаннее – но нет, срывается с цепи по единому щелчку. Иногда Питеру кажется, что крыша у Шторма не зафиксирована там, где ей стоит быть. От слов «совсем», «совершенно», «ничуть».
– Будоражишь, Паучок, – прерывает поток бессвязных мыслей поцелуем под ухо.
Питер думает возмутиться: вообще-то они договаривались на обычные дружеские посиделки с Джонни и Недом, на фильмец и вкусный, хрустящий поп-корн! И где? Где все это?
– Очень и очень, – подхватывает под колени и рывком водружает на стол.
Сильный, возбужденный, все еще весело посмеивающийся. Почему Паркер до сих пор не пытается сопротивляться?
– И тогда-то мордашка была милой, а теперь… все, беда.
– Неужели настолько? – Питер уворачивается от горячего выдоха в шею, все еще смутно надеясь на кино, лего или что-нибудь в братанском духе.
Братанском, боже… кого он обманывает?
Когда между ними все перестало быть по-братски?
– Да брось!
Джонни чувствует, напрягается – он вообще ощущает любую перемену настроения, словно датчик под кожу себе вшил, чуткий поганец – и отодвигается сам.
– Ты серьезно думаешь, что я мотаюсь к тебе собирать фигурки и очередную Звезду Смерти? – заглядывает в глаза, и Питер может различить чертинки-точечки по голубой радужке. – Оставь это занятие Неду, Пит, между нами слишком много миль для скучного вечера вдвоем.
Наверное, он прав. Наверное – но Паркеру иногда так хочется чего-то теплого, обыденного, простого. Чего-то, что совсем бы не напоминало жаркий перепихон двоих супергероев между миссиями.
– Пит, – тянет звучно и требовательно, а затем прикасается рукой к шее.
И. о. боже.
Да, пальцы Джонни всегда влияли на него именно так.
Питер тоненько скулит и поднимает взгляд, еще недостаточно уверенный, но уже распаленный. Шторм, видимо, только этого и ждет – прижимается сразу, ввинчивается между ног, чтобы площадь соприкосновения вмиг стала больше, и начинает накаляться.
Солнечный лучик. Крохотная искорка. Пылающий уголек.
– Станцуешь для меня потом? Спорю, теперь у тебя это получается лучше!
Ржет бессовестно, и Питер легонько бьет его по плечам, одновременно притягивая к себе. Джонни отзывается хриплым «ну пожалуйста!» и широким мазком языка по впадинке между ключиц.
– Дурацкие свитеры, – помогает стянуть через голову и сдавленно шепчет бессмыслицу, водя по бокам пламенными по ощущениям ладонями. – Зачем ты прячешь под ними свое тело?
Шторм любуется откровенно, и Питер закусывает губу. Гормоны стучат по черепушке, таранят сознание, но он все еще держится – держится из последних сил. Потому что в противном случае они точно разгромят к чертям всю его комнату.
И тетя Мэй этого не простит.
– Ой, да ладно, Питер, – Джонни замечает: замечает все, – не пытайся контролировать. Это называется «страсть», уясняешь? Ее не получится загнать в строгие рамки. Слышишь? Это стр-расть. Повторяй по губам.
По одной букве на взятый между поцелуями вдох. На вдох короткий и рваный настолько, что до рези в легких и пятен перед глазами. Воздуха мало – и Шторм делится своим, раскаленным, жаром пышущим, с привкусом гари.
– «С».
Джонни давит пальцем на плечевые косточки, прослеживает дорожку из родинок вниз по руке.
– «Т».
Задевает носом по носу, снова смеется – светло так, удивительно, – и Питеру чудится, будто у него стая бабочек родилась в животе.
– «Р».
Шторм поддевает пряжку ремня, ногтями скребется в ширинку – безумный, заводной и снова безумный, – чуть прикусывает кожицу на нижней губе.
– «А».
Паркер приподнимается сам, позволяет стянуть с себя джинсы вместе с бельем и обхватывает, льнет обратно. На сей раз – крепче, ногами прямо за поясницу.
– «С». А ты хорош, Паучок.
Питер старается прошептать ему нечто вроде «заглохни, дурень!», но задыхается от беглого касания к внутренней стороне бедра. Ловит за ткань серой кофты и решительно мнет, движениями умоляя «сними», «будь ближе», «лишь кожей к коже и никак иначе».
– «Т».
Джонни понимает – усмехается лукаво, избавляясь поспешно от остатков одежды – и уверенно кладет ладонь на колено. Юркий, ловкий, жадный, как летом лесной пожар. Питер в нем действительно теряет дыхание – а еще ориентацию в пространстве и времени, себя самого с последними трезвыми желаниями в придачу.
– Ах!..