Свяжи меня (ЛП)

Открыв глаза, я увидела раскаяние на лице Уильяма. Его искренние слова и тон, которым это было сказано, наконец, пробили мою эмоциональную броню. В тот момент я могла сделать многое — отшутиться, сменить тему, придумать историю про бывшего, который мне изменил. Но опасная смесь беспокойства за меня и сострадания в глазах Уильяма разрушила все бастионы. Кроме того, он понимал, что такое горе и то, что близость потери меняло все. Его реакция была… настоящей.

— Три года пять месяцев и десять дней назад моему отцу поставили диагноз «митоническая дистрофия», это форма мышечной дистрофии, предполагающая жизнь в инвалидном кресле. Парень, или лучше сказать, ублюдок, с которым я тогда встречалась, сказал, что я недостаточно уделяю ему времени и порвал со мной. Тогда я поклялась, что отец будет самым важным человеком в моей жизни, и ни один эгоистичный засранец этого не изменит.

— Мне жаль твоего отца.

— Спасибо, — прошептала я, пытаясь сдержать эмоции.

Черт, не было ничего хуже, чем потерять самообладание в кафе полном людей, а тем более стать такой уязвимой перед Уильямом.

— Я могу взять тебя за руку? — Наверное, у меня было очень смущенное выражение лица, потому что тот извиняюще улыбнулся. — Извини. Для меня сложно отбросить лайфстайл, особенно когда я был с тобой, как с Госпожой. Так что должен спросить твоего разрешения, чтобы взять за руку.

— Хорошо.

Вместо того, чтобы протянуть руку через стол, он встал и передвинул свой стул, чтобы сесть рядом, а потом взял мою ладонь в свою. Ласково скользнул кончиками пальцев по моей коже. Эти касания были нежными и добрыми. Такая двойственность в том, что он давал и что жаждал получить.

— Знаешь, когда я впервые тебя увидел, то подумал, что у тебя глаза воина.

— Правда?

— Потому и посмотрел в глаза, хотя и не должен был. Поэтому мне захотелось, чтобы ты меня выбрала. Я мог сказать, что в твоей жизни было такое же горе, как и в моей. Некоторые думают, что будет неправильно связываться с тем, у кого есть такой опыт, но думаю, что мы могли бы разделить нашу боль.

— Это так, — согласилась я.

— Расскажи мне о своем отце.

Его просьба удивила меня.

— Серьезно?

Уильям кивнул.

— Но только если сама хочешь. Я больше не хочу тебя расстраивать.

Мне не понравилось это смешанное чувство — будто у меня действительно появился мужчина вне моей семьи, который заботится обо мне. Тот, кто искренне интересовался мной, без скрытых мотивов, и от кого не нужно что-то скрывать.

— Слушай, тебе необязательно это делать. Мне жалость не нужна.

— Не делай так, — мягко попросил он.

— Как?

— Не закрывайся.

— Я не закрываюсь.

— Именно так ты и делаешь.

Я выдернула свою руку из его ладони.

— Что за черт с этими эмоциональными качелями? Сначала ты говоришь, что не хочешь меня расстраивать, потом раздражаешься, потому что я не хочу говорить?

— Это разные вещи. Мне искренне хочется узнать о твоем отце, а ты не хочешь рассказывать. Но не потому, что тебе больно, а потому, что ты не хочешь говорить со мной о нем.

— Ты меня бесишь.

— Но я прав, — глядя на то, как я сдулась, он добавил, — верно?

— Ладно, да. Ты прав. Теперь счастлив?

— Нет. Но что-то говорит мне, что должен бы, потому что ты нечасто признаешь, что не права.

Я рассмеялась, чтобы замаскировать свой гнев.

— Мне бы понравилось, отхлещи я тебя по заднице прямо сейчас.

Уильям подмигнул.

— Мне бы тоже понравилось. Очень.

— Ты уверен, что раньше преподавал, а не занимался психологией? Я имею в виду, ты прочитал мои эмоции, как заправский психиатр.

— Когда проводишь у психолога столько времени, сколько провел я, волей-неволей нахватаешься от него.

— Но ты же не считаешь, что мне нужен психолог?

— Я начал терапию, когда умерла мама. По той же причине и начал играть в футбол. Врач предложил мне это, как способ выплеснуть свой внутренний гнев.

— Мне было интересно, почему молодой богач выбрал футбол. Я думала, что вы все играете в гольф или лакросс.

— Мой дедушка разбогател, потому что получил спортивную стипендию в колледже, играя в футбол, — рассмеялся Уильям. — Не имея инженерного образования в сочетании с тем, что тот вырос на птицеводческой ферме, он никогда не смог бы разработать нагреватель для курятника, на который и получил патент, а значит, не заработал бы свои миллионы.

— Ты шутишь, да?

— Нет, не шучу.

— Кажется, терапия тебе действительно помогла. Я имею в виду, ты получаешь удовольствие не только от футбола, но и смог собрать свою жизнь воедино и начать двигаться дальше.

Он рассмеялся.

— Это просто умело выстроенный внешний фасад.

— Очень сомневаюсь.

— Скоро ты убедишься, что все мы здесь немного не в своем уме.

Преподаватель английского, живущий во мне, нахмурился, узнав цитату из книги Льюиса Кэролла.

— Я была практически уверена в этом еще до начала работы в «1740».

— Как насчет небольшого количества бесплатной терапии?

— Ладно. Почему бы и нет.

Уильям пристально посмотрел мне в глаза, будто хотел заставить поддаться собственной воле.

— Расскажи мне о своем отце, Софи.

Это не было просьбой. Это было приказом. Хотя в конце фразы было что-то такое, утешительное.