Связка писем

Можно, конечно, отдаться языку и следовать за ним. И, разумеется, в результате могут быть записаны образы и мысли как бы превосходящие наше наличное самосознание. И результат этот, полученный вроде бы с нашим участием, может потребовать от нас же достаточно больших усилий и времени для его усвоения, понимания. Здесь Бродский прав. Но есть ведь и совсем другое мышление, которое как бы заранее знает, какой язык, какое выражение, формулировка ему нужны. Но знает отрицательно и поэтому как только язык отклоняется, его останавливают, возвращаются и начинают сначала. Есть простой и всем известный частный случай такого мышления: вспоминание стихотворной строчки, фамилии, слова — забытого, но не совсем: нам точно известно, что предлагаемые слова — “не те”. И если в первом случае язык как бы сам изобретает, то во втором идут поиски такого языка, который был бы “то” т. е. в первом случае “поиск языка” /язык ищет/, а во втором случае “поиск языка” /ищется подходящий язык/: С позиции поиска языка — поиск языка часто /пожалуй, что и всегда/ выглядит как нечто непрофессиональное, по крайней мере — предварительное. Поиск языка заканчивается /если заканчивается вообще/ его обретением, формулированием того, что до этого было внеязыковым, — предмет мысли и ее результат /формулировка/ совпадают. Поиск языка предполагает наличие размытого, до конца не уясненного предмета мысли, а ее результатом оказывается множество приближающихся, но всегда неточных формулировок; реальный результат — это их общее, которое так и осталось несформулированным. Поэтому поиск языка заканчивается лапидарной формулировкой, а поиски языка, в сущности, вообще не оканчиваются, они могут быть продолжены как угодно долго; мысль путается, кружится, возвращается, но никогда не способна обнаружить свой идеальный образ.

“Думай о смысле, а слова придут сами”. Это Кэррол, даром, что он — самый знаменитый игрок словами. Бродский придерживается прямо противоположной философии /:”Думай о словах, а смысл придет сам”?/ и, видимо, полагает, что тот, кто думает о смысле — это, по меньшей мере, — не художник, а может и вообще никто, поскольку думать могут только слова.

И о Бродском можно сказать хорошее. И, может быть, самое хорошее, что можно сказать о писателе, тем более — о поэте: он конченный человек. Но и самое плохое: тоже можно сказать сейчас: конченный поэт. А ведь и человеком теперь не станешь.

Я могу легко себе представить, что Бродский со всем вышеизложенным согласится и грустно отметит, что опять его не поняли. А если сказанное в самом деле верно, то тем грустнее, что автор этих справедливых соображений ничего не понял…

Освещенная вещь обрастает чертами лица

Иосифа Бродского,

Который ее освещает…

Здравствуй! Получил два твоих письма почти одновременно. Но хоть их и два, а написал ты мало. Хотя, правда, хоть и мало, а я всё равно не понял, какой это я посылал «гроссбух с фундаментальностями»? В связи с эти прошу тебя на отдельном листочке написать названия (или первую строчку) всех моих опусов, которые у тебя есть. Я уже не ориентируюсь и, пожалуй, послал бы когда что, но ведь не хочется посылать что-то, м.б. (может быть), в третий-четвёртый раз. К следующему письму я и со своей стороны составлю список всего, что ты присылал мне. (Особенно мне любопыно, что же я послал в последний раз с Фаиной?).

«Роман воспитания» включили в предварительный список на премию Букера (Букуров — на Букера!). Даже если всё для них на этом и кончится — понапишут о них много, — чуть ли не каждое издание считает своим долгом высказаться об этом списке и расставить свои оценки. Можно сказать — бесспорная всероссийская известность.

Приезжала в Пермь на несколько дней из своей украинской заграницы Люда В. Заграница её сильно утомила и она прикидывает, как бы перебраться в Пермь. С Катковым я её познакомил, он ведь у нас проректор, возможно что и получится (за границей она тоже в вузе работает).

Мои извинения жене. Пить-то мне пришлось одному, а в результате я только на следующий день вспомнил, что обещал ей донести книжки до подъезда, а сам это, того… Глуховато и не очень ясно… Прости меня, Христа ради. А всё спонтанность…

11/VI-96

Здравствуй! Получил твоё письмо. Пытаюсь, вот, отвечать. Только что вычитал из «Книжного оборзения» (1995, № 49) такую вот фразу: «Женщина может и должна быть прекрасной — об этом, кстати {sic!}, написал для нас рас-з замечательный писатель из Кургана Виктор Потанин» Вот! А ты говоришь, в том смысле, что не говоришь. (А пишет это лит. редактор журнала «Мир женщины» — б/у «Советская женщина»).

Зря ты заканчиваешь письмо в том смысле, что де всего не опишешь. М.б. это и верно в некоторых отношениях, но ведь надо и стремиться.