Связная Цзинь Фын

— Все готово? — спросила Мэй.

— Этот ход выведет вас за пределы миссии, а там… — сказала Ма и улыбнулась, — там вы уже будете у своих.

— Тан Кэ, У Дэ! — командовала Мэй. — Помогите спустить раненую в подземный ход.

Ма в нерешительности остановилась.

— А где У Вэй? — негромко проговорила сна.

— У Вэй с товарищем Сяо Фын-ин отступают вместе с гоминдановцами. Они сохранили своё инкогнито. Сказав, что едва спаслись от нашей мести, они смогут быть нашими разведчиками в стане врагов.

При имени Сяо, которую подпольщики знали как изменницу, раздались возгласы удивления.

— Быстрее, быстрее, товарищи!.. — торопила Мэй.

Через несколько минут люк был поставлен на место и в кухне воцарилась темнота. За стенами дома продолжала грохотать буря все нарастающей канонады: НОА громила чанкайшистский гарнизон Тайюани.

Мэй взяла Ма под руку, и они вышли в сад. На горизонте, там, где была Тайюань, небо горело заревом пожаров. На его фоне, колеблющемся, как раздуваемый ветром занавес, вспыхивали жёлтые отблески орудийных выстрелов и зеленовато-белые трассы угасающих ракет.

— Можно подумать, что это салют победы, — сказала Ма.

— А разве это не так? — спросила Мэй. — Это победа. Победа над последним очагом их сопротивления на нашем материке.

Глава двенадцатая

1

Только бы не заплакать, только бы не заплакать! Больше Цзинь Фын не думала ни о чём. Когда её ударили по первому пальцу, все клетки её маленького существа настолько переполнились болью, что, казалось, ничего страшнее уже не могло быть. Она закричала, но из-под её крепко сжатых век не скатилось ни слезинки…

Палач бил молотком по пальцам девочки, а прыщавый рыжий иностранец наблюдал за этим делом, приготовив бумагу, чтобы записать её показания. Цзинь Фын ничего не сказала. Рыжий хотел знать, с какими поручениями партизан ходила Цзинь Фын. К кому, куда, когда? И ещё он хотел знать, где находятся в городе выходы из подземных галерей. Но Цзинь Фын словно и не слышала его вопросов, только думала: «Не плакать, не плакать!» Потом её истязали ещё и ещё. Когда Цзинь Фын теряла сознание, её поливали водой, втыкали иголку шприца с какой-то жидкостью, от которой девочка на несколько минут приходила в себя. И так продолжалось, пока ей не почудилось, будто комната, где её пытали, залилась ярким-ярким светом и в комнату ворвались «красные кроты»: и командир с рукой, висящей на перевязи, и маленький начальник штаба, и высокий рябой начальник разведки, и радист. Цзинь Фын так ясно видела все морщинки на лице радиста со въевшейся в них копотью! На партизанах были новые ватники, а поверх ватников — крест-накрест пулемётные ленты. Совсем как нарисовано на плакате, висевшем над её местом на кане в подземелье штаба. А когда командир «кротов» увидел Цзинь Фын, прикрученную ремнями к широкому деревянному столу, он бросился к ней и одним ударом ножа пересёк путы. И ей стало так хорошо, как будто она сделалась лёгкой-лёгкой и понеслась куда-то. Она успела прошептать склонившемуся к ней командиру, что никого не выдала и ничего не сказала врагам. И что она не плакала. Честное слово, не плакала! Ведь «красные кроты» не плачут никогда… Последнее, что она видела: командир опустил на неё жаркое шёлковое полотнище большого-большого красного знамени, закрывшее от неё весь мир…

Канонада была слышна и в глубоком подвале дома в центре Тайюани, где находился «следственный отдел» гоминдановской контрразведки.

Сидевший за столом рыжий иностранец приложил носовой платок к расковырянному прыщу и, страдальчески сморщившись, поглядел на появившееся на полотне крошечное пятнышко крови.

— Так вы, доктор, считаете, что девчонка не может говорить? — спросил он у стоявшего напротив стола маленького китайца в форме врача гоминдановской армии.

— Может быть, через неделю она и поправится, — неуверенно проговорил тот. — Ведь, в сущности, она ещё ребёнок.

— Вы шутник! Неделя! Через два-три дня на моем стуле будет сидеть какой-нибудь красный дьявол, если мы не заставим эту маленькую китайскую дрянь открыть нам, где находятся в городе выходы из катакомб.

Врач молча поклонился. Прыщавый иностранец ничего не мог прочесть на его лице и со злостью отшвырнул недокуренную сигарету.

— Мы должны заставить её говорить!

Китаец сжал кулаки у груди и виновато проговорил:

— Для этого надо дать ей неделю на восстановление сил…

Тут до слуха рыжего докатились раскаты непрерывных разрывов, грохотавших над городом. Он обеспокоенно поднялся из-за стола:

— Слышите?.. В нашем распоряжении остаются считанные часы. Не время разводить тут лечебницы для партизан… Я доложу Баркли, что из-за вашей непредусмотрительности девчонка не дала нам никаких показаний…

В этот миг над их головами послышался страшный грохот и яркий свет озарил подвал. Маленький доктор уже не видел, как отброшенный взрывом прыщавый иностранец раскинул руки и размазался по стене багрово-серым пятном из мяса, костей, сукна и извёстки. Гоминдановский врач ничего этого не видел из-под сотни тонн обрушившегося кирпича, под которым исчезло его маленькое, так привычно сгибавшееся в поклонах тело.