Связной

Романцев перешагнул невысокий порожек, тотчас оказавшись под светом электрической лампы, буквально бившей по глазам из-под самого потолка. Впереди, отгороженная пестрой ширмой, была вторая часть комнаты, за которой улавливался нечеткий силуэт. Очевидно, там скрывалась стеснительная хозяйка. И тут Тимофей почувствовал — что-то пошло не так: не то дверь захлопнулась слишком торопливо, не то скрип половицы был слишком громкий, но когда он повернулся, то увидел перекошенное от злобы лицо хозяина, заносившего над его головой топор. Боковым зрением успел рассмотреть, что ширмочка слегка дрогнула, и в образовавшуюся щель на него взирали внимательные глаза немолодой женщины. В его распоряжении оставалась сотая доля секунды: вытащить пистолет из кармана он не успеет, отскочить в сторону — маловероятно, по сторонам громоздкие тяжелые стулья. Оставалось единственное: отклонившись назад, он ударил ногой хозяина в живот. Потеряв равновесие, тот отступил на шаг, и удар топора, рассекшего воздух, пришелся на стоявший рядом табурет. Раздался треск сломанного дерева. Вырвав из кармана пистолет, Романцев бросился на мужчину и, сбив его с ног, оседлал, ткнув ствол пистолета прямо в перекошенное злобой лицо.

Ширма распахнулась, и Тимофей увидел, как прямо на него, в черном длинном платье и в такой же черной косынке, повязанной под самым подбородком, устремилась женщина лет сорока пяти. В руках у нее было ружье, которое она держала на удивление умело.

— Назад!! Я его убью! — заорал Тимофей, пытаясь остановить женщину. И тотчас осознал, что с такими глазами не останавливаются, она уже приняла решение. В следующее мгновение картечь разнесет его голову и нашпигует тело металлом. Промелькнуло сожаление по поводу предстоящей кончины. Совсем не так он рассчитывал встретить смерть! Хотел, чтобы она его подстерегла во сне и в глубокой старости. А тут придется помирать от рук обезумевшей тетки… Нескладно как-то выходило. На передовой сумел уцелеть, а помирать придется в мирном городе, находящемся за сотни километров от линии фронта. А самое скверное, что он не успел обмолвиться с Зоей. Вот сейчас высказал бы все те слова, что когда-то недоговорил и которые в полной мере раскрыли бы его сильное чувство. Ему же осталось единственное: взирать на черный зрачок ствола, дожидаясь огненной вспышки.

Разбуженное подсознание зафиксировало звон разбитого стекла, сыпанувшего осколками по струганому полу, и в следующее мгновение бабахнул выстрел, опрокинув женщину на стену. Какой-то момент, напоминая бабочку-махаона, пришпиленного к бумаге, она стояла у белоснежной стены, распластав по обе стороны руки, а потом медленно сползла на пол, оставляя на штукатурке кровавый след.

— Суки!! Что же вы делаете! Бабу-то зачем убили?! — в истерике запричитал хозяин.

— Молчать, тварь! — наотмашь рубанул рукоятью пистолета Романцев. — Кто ты?! Кого ждал?! Говори, если не хочешь отправиться вслед за бабой! Говори! — дернул он его за отворот рубахи, тотчас разошедшейся по швам.

— Я всего лишь хозяин явки, — зашевелил разбитыми губами мужчина. — Я ничего не знаю, сказали, что должны прибыть двое, но их почему-то не было…

— Как ты догадался, что я не тот, за кого себя выдавал? — продолжал трясти хозяина за отвороты рубахи Тимофей. — Ну?! Должно быть какое-то ключевое слово? Так? Говори!

— Я видел тебя в городе в форме. Отпустите меня, я ничего не знаю, — взмолился хозяин.

— Кто тебя забросил сюда?! Как давно ты здесь живешь?!

— Я из «Абвергруппы-101», был переброшен в Советский Союз в мае сорок первого.

— Позывные твоей группы!

— «Пума» и «Аллигатор».

— Где сосредоточена «Абвергруппа-101»?

— При дивизиях и корпусах одиннадцатой армии.

— Кто проводил вербовку в вашей группе?

— Русские сотрудники. Их возглавлял ротмистр Пуллуй.

— Как ты оказался в этой группе? Твое настоящее имя?

Взгляд диверсанта остановился на убитой женщине. Сжав зубы, он негромко застонал:

— Что же вы наделали…

— Ты будешь следующий, если не скажешь. Как твое настоящее имя?!

— Я — уроженец Тирасполя, из дворян, зовут меня Василий Антонович Зеконий. В девятнадцатом году служил в офицерском батальоне Дроздовского полка. Потом перебрался в Польшу, через пять лет в Германию. Там я был завербован Пуллуем, которого знал еще по России, а затем по заданию незадолго до войны перебрался в Николаев, откуда добрался до Люберец.

— Твое задание?

— Велено было осесть здесь, на явочной квартире.

Тимофей Романцев поднялся. Его окружали примолкшие бойцы. Немного в сторонке сосредоточенно курил старшина. Двое оперативников, разбив небольшие комнаты на квадраты, проводили обыск. Подступив к шкафу с книгами, тщательно проверяли каждый лист.

— Тут, значит, остался, — хмыкнул Романцев. — И ты ни с кем никогда не встречался?

— Нет… Сказали, жди, к тебе придут.

Оперативники откинули ковер, под которым была небольшая дверца с кольцом, и подошедший старшина потянул за кольцо.

Из подвала дохнуло застоявшейся сыростью.

— Посмотри, что там, — сказал он красноармейцу, стоявшему рядом.

Подсвечивая лестницу фонариком, тот спустился вниз.