Связующие нити (СИ)

— Это неправда! Если бы хоть кто‑то знал, что со мной было… Если бы я могла рассказать! Я уезжала искать куколку Виолы, а нашла её в Здании, я возвращала её, а потом сломался автобус… я поняла, что я ничего не могу создать, что я не художник, я не рисую… а Здание мне открыло дверь в квартиру, из которой меня зашвырнуло в прошлое, в тот автобус, и я всё забывала! Всю нашу жизнь! Геле мне душу препарировала… а этот Филипп хотел вернуть Веронику, мою маму! И если бы у него это получилось, меня бы не стало…

Слёзы застилали мне всё, и я не видела, когда Трис успел так быстро подойти ко мне. Я только почувствовала, что он меня обнял, крепко прижал, и больше ничего не в состоянии говорить, я завыла, уткнувшись ему лицом в шею и в плечо.

При нём я плакала второй раз в жизни, но мне было уже плевать на это проявление слабости, потому что остановиться я не могла. Высказанная Пулей полуправда выбила меня из колеи, и то, что сам Трис наговорил здесь — подорвало окончательно.

— Успокойся, Гретт, успокойся, расскажи мне всё подробно и по порядку… что с тобой было? — Голос Тристана звучал взволнованно, я чувствовала движение кадыка, когда он говорил, сглатывая воздух через каждое слово. — Почему ты раньше не рассказывала? Разве я тебе враг?

Так сразу мне было не успокоиться, — довольно долго я хлюпала в его воротник, чувствуя, как Трис поглаживает меня по затылку, по лопаткам и повторяет "Всё хорошо". Приступ мой закончился так же внезапно, как и начался, — я испытала огромное облегчение, словно вместе со слезами ушёл комок злых и скрученных нервов, который и мучил меня бессонницей, сомнениями и страхом. И физически я почувствовала слабость, но приятную, будто после долгих трудов, которые наконец‑то кончились.

Я подняла голову, отстранилась от его объятий, их и так было достаточно:

— Можно не сейчас? Я не смогу тебе всё сейчас рассказать, там много…

Тристан же не собирался так легко отпускать, он мягко обхватил мою голову руками, большими пальцами стирая со щёк слёзы, и так близко приблизился, буравя глазами, что мне показалось — сейчас поцелует. По — дружески — в лоб.

— Так Пуля соврала?

— Я не знаю, зачем она это сделала… из благих побуждений… Я расскажу тебе, Трис, только можно не сейчас?

— Когда хочешь. Только расскажи.

— Угу, — я кивнула и высвободилась. — Но и ты обещай… я, правда, знаю, что тебя что‑то гложет. Но ты ошибаешься, если думаешь, что мне всё про тебя известно. Если не сказать, то и не пойму, как ты. Обещаешь?

— Хорошо.

— Прости, я всего тебя испачкала…

На светлой рубашке отчётливо выделялись следы глины. Меня спас фартук, а его ничего — и руки, зажатые между нами, обтёрлись почти досуха.

— Это не смертельно.

— А ещё ты должен мне пообещать, что не будешь приходить в мастерскую.

— Почему?

— Потому что я рисую для тебя одну вещь, и в прошлый раз ты меня жутко разозлил, появившись без предупреждения. Если ты не дашь мне работать, и испортишь сюрприз, я не прощу тебя никогда.

— Обещаю.

Мне захотелось улыбнуться, но получалось у меня натянуто. Я представляла, как выгляжу, и уже собралась уйти умыться, но он задержал меня за руку и весомо произнёс:

— Подожди. Разве я упущу такой случай? Ведь я ещё обещал тебе отомстить… Дай‑ка мне вторую ладонь.

— Зачем?

— Давай.

Я послушалась, а Трис, вместо ожидаемого рукопожатия, поцеловал мои глиняные пальцы.

— Чтобы ты никогда больше не думала таких глупостей как про синюю куриную лапу. У тебя чудесные руки.

Мне бы провалиться, хоть куда‑нибудь! Я ничего не смогла на это сказать, только быстро ушла из мастерской в большую туалетную комнату, сославшись, что там есть зеркало и бумажные полотенца, а мне нужно было тщательно умыться. Это было правдой, но правдой было и то, что находиться с Трисом в одном помещении после последних произнесённых слов, я не могла. На меня опять накатило желание то ли зареветь, то ли заорать, то ли замахать кулаками, не разбираясь до конца — издевается он так надо мной или сказал искренне?

В зеркале я увидела, что всё моё лицо и шея в красных пятнах. Веки распухли, на щеках мазки глины. Холодная вода убавила красноту, но зареванную припухлость никуда не дела. Я сняла заколку, расчесала пальцами волосы, и снова убрала их в хвост. Отмыла фартук, оставив его сушиться на крючке для сумок, и всё никак не хотела возвращаться, затягивая время. Прошло минут десять или больше, я поднялась наверх и увидела Триса, закрывающего окна мастерской.

— Пойдём домой, Гретт. Съедим твой паштет, попьём чаю и хорошенько выспимся перед работой.

— Да, часов пять всего останется…

Я уж было подумала, осчастливленная, что пришёл конец волнующим словам и так замечательно обсуждать сон, чай и ужин, как Трис, полушутя предупредил:

— Если же у тебя когда‑то кто‑то появится, учти, что без моего благословления он не получит тебя, а ты не получишь развода.

— Ха — ха…

— Да, ты права, я шучу. На самом деле я убью его сразу и без вопросов.

Теперь мы засмеялись с Трисом на пару, а я опять не знала — он продолжает надо мной издеваться или доля искренности есть даже в этом абсурде?