Свидание

В последний час перед закрытием магазинов в городе царит истерия. Бумажники, пухлые после первой с Рождества зарплаты, покупатели, спешащие убрать в сумку выгодное приобретение. Или истерия только у меня? С трудом прокладываю путь сквозь неспокойное людское море.

Сара. Меня так давно не называли этим именем, что я почти забыла, кто я, но два слога вцепились знакомыми пальцами, и я снова во власти прошлого. Щеки пощипывает от холода и слез. Не знаю, плачу я по себе нынешней или прежней. Шум машин, брызгающих грязью, приглушен до слабого шепота, а голос в голове опять и опять выкрикивает мое утраченное имя. Сара, Сара, Сара. Только я не она, не она. Я – Эли. Поймав свое отражение в витрине, вижу, что не похожа ни на Эли, ни на Сару. Я больше не знаю, кто я. Давление в голове нарастает, в сознание врезается осколок воспоминания. Крик. Вопль. Я знаю, знаю, что ты сделала. Плач. Мольба. Пожалуйста. Чьи-то руки. Боль. Чернота. Ты все это заслужила. Надежда, что та суббота, незнакомец, нападение были случайностью, рассыпается в прах. У тебя руки в крови. О господи, что я сделала? Что на этот раз?

Поворачиваю налево, в пешеходную зону. Уличный музыкант перебирает струны гитары. У ног блестит мокрый от дождя, скатанный в рулон спальный мешок. В промокшей насквозь кепке несколько желтых монет. «Will You Still Love Me Tomorrow?»[3] Джерри Гоффина и Кэрол Кинг. Я резко останавливаюсь. Папа обожал эту песню. Напевал ее маме, обняв за талию, когда она мыла посуду. Ее руки были по локоть в мыльной пене, пахло ростбифом. Она по-прежнему любила его после того, что он сделал? Я никогда не узнаю, и от этого больно. Нас с музыкантом со всех сторон обтекают покупатели. Они помахивают пакетами и отводят глаза. Я нащупываю кошелек и достаю бумажку в десять фунтов. Нерешительно протягиваю. Не хочется класть в кепку – мгновенно унесет ветер, вместе с моими воспоминаниями и болью. Встречаюсь взглядом с музыкантом. Он поет: «Will you still love me tomorrow?» Наши пальцы соприкасаются, и между нами пробегает… Что? Вопрос? Молчаливое понимание? Машинально отступаю. Вдруг сознаю, что это может быть он, Юэн, человек, который на меня напал. Который думает, что меня знает.

Сара.

Резко разворачиваюсь и кидаюсь в толпу, как будто, слившись с ней, избавлюсь от чувства потерянности и одиночества. Как будто, если долго притворяться, я стану как они. Как будто достаточно всего лишь притвориться. Но ведь я притворялась многие годы. А теперь все разваливается. Точно так же, как разваливаюсь я после почти безнадежной попытки себя склеить.

До автобусной остановки остается минут десять ходу, когда вдруг, сквозь шум и гам, я слышу сзади шаги, кто-то идет со мной нога в ногу… Медленно разворачиваюсь на триста шестьдесят градусов. Вглядываюсь в угольные сумерки. Почему зимой все одеваются в темное? Черные пальто, черные ботинки, черные кроссовки. Легион черных кроссовок. На меня тяжело марширует армия обуви, и я не могу разобрать, кто хороший, кто плохой. Кто меня преследует. Черты прохожих снова меняются. Меня трясет, трясет, трясет, совсем как много лет назад я трясла «Волшебный экран» с алюминиевым порошком внутри. Картинка менялась, превращалась во что-то другое, новое, ни разу не повторяясь. Меня захлестывает паника, по жилам разливается адреналин. Вздрагиваю всем телом. Вокруг – незнакомцы, и все-таки кто-то один – нет.

Сара.

Замираю и жду, пока тротуар под ногами перестанет качаться. «Подожди, ты привыкнешь, и тошнить не будет», – говорил папа всякий раз, когда меня укачивало в машине, но я так и не привыкла. Меня качает, бесконечно подбрасывает вверх-вниз, в лодке с филином и киской; только меда, денег и времени у меня нет.

Понравилось свидание, сука?

Кто-то за мной охотится. Небо обрушивается мне на голову. Тучи высасывают кислород из воздуха. Боль, точно нож, пронзает грудь и отдает в правую руку. Сердечный приступ? Ноги. Поворачиваюсь и смотрю окружающим на ноги. Прямо позади меня – пара черных кроссовок. Они удаляются, но вряд ли это мужчина из кафе – джинсы черные, а не синие. Я становлюсь более наблюдательной, обращаю внимание на мелочи, вспоминаю детали. Только я этого не хочу. Не здесь. Не сейчас. ОТПУСТИТЕ МЕНЯ. Взгляд опять сканирует толпу. Глаза расширяются от ужаса. Черные кроссовки, синие джинсы, вязаная шапка. Стоит неподвижно, совершенно неподвижно. Следит, ждет. Делаю шаг назад и мотаю головой. Нет. Не трогайте меня. Если это он, то он уже тронул. Прочитать выражение его лица я не могу.