Свидание

Я отчаянно старалась забыть прошлое, быть хорошей дочерью, хорошей женой, хорошим другом. И с треском проваливалась во всех своих ролях. Мечтала, чтобы то, что я сделала – те несколько минут из биллионов мной прожитых, – стерлось и исчезло. Сейчас, когда я забиваю в «Гугл» имя Шэрон Марлоу, добавляя год и город, становится очевидно, что в наш цифровой век ничто не исчезает бесследно. Больше миллиона результатов. Мне дурно. Пальцы дрожат, я с трудом прокручиваю страницу вниз. Осуждение, бесконечное обсасывание подробностей, вердикт, требование смертного приговора. Хотя все клеточки тела требуют, чтобы я переключилась на поиск детей Шэрон, я не удерживаюсь и кликаю относительно недавнюю статью в онлайн-версии популярной газеты. «Троица из Танмора. Где они сейчас?» Как будто речь о поп-звездах или бывших ведущих «Флага отплытия»[6]. Дэвид Уэбб, тот, кто спустил курок, погиб в тюрьме. Его поджег сокамерник. Наверно, об этом инциденте и писал папа. Хотя Дэвид отчасти виноват в том, что произошло и до сих пор происходит с моей семьей, меня все равно передергивает. Человека сжигают заживо. Как, скажите, подобное могло произойти с охранниками, камерами и строгой тюремной дисциплиной?

Это вам не сериал! Байки про обыски в камерах, конфискацию контрабанды и дружбу охраны с заключенными. А в конце все становятся на путь истинный! – ехидствует в моем воображении констебль Хантер. Я никому не пожелала бы такой страшной мучительной смерти. Вспоминается мама, которая с каждым днем слабела, мышцы атрофировались, речь становилась неразборчивой. Ее независимость тускнела вместе с нашими детскими рисунками, приклеенными к холодильнику, и отпечатками ладошек Бена на стенах. Время тогда казалось очень жестоким. Оно летело быстро, со скоростью света, и одновременно тянулось невыносимо медленно. Читаю дальше. Второе имя мне знакомо больше. Уэйн Линдселл. Когда папа потерял работу, Уэйн зачастил к нам в дом. Отчетливо помню знойный летний день. Они пили дешевое пиво в саду, а мама, вытирая руки о фартук, хмуро смотрела из кухни.

– Позови мне папу.

Я позвала и неловко застыла на желтеющем от жажды газоне. Папа направился в кухню, и я пошла было следом, но Уэйн окликнул меня и спросил, как школа. Так обычно делают взрослые, когда не могут придумать, что сказать.

– Нормально, – пробормотала я, прислушиваясь к напряженному маминому шепоту, словам, которые выпархивали в открытое окно, точно бабочки, вьющиеся вокруг куста лаванды.

– На обед он не останется, я не могу наколдовать лишнюю порцию. И вообще, не рановато ли вы взялись за пиво?

Уэйн допил последние капли и смял банку мускулистой рукой. Я зачарованно смотрела на татуировку львиной головы, которая поблескивала на загорелой коже.

– Напоминает мне, что я сильнее, умнее и быстрее, – пояснил Уэйн. – Хозяин джунглей. Непобедимый.

Он тоже умер. Съеден раком. В статье есть фото из тюремной больницы: ввалившиеся щеки, острые ключицы, сложенные на груди руки. Маленькая, ссохшаяся татуировка льва.

Остался только папа. Он один вышел на свободу, и хотя я знаю, делать этого не надо, все-таки открываю комментарии в конце статьи. От выплеснувшейся на меня злобы захватывает дыхание. Вариации на тему «Не тратьте деньги налогоплательщиков на обезболивающие для этого урода» и «Почему не подожгли Джастина Кроуфорда? Почему ему позволяют разгуливать на свободе?» В душе поднимает голову первобытный защитный инстинкт. Мысленно я снова оказываюсь в парке аттракционов, упрашивая папу выиграть для меня медвежонка в тире. Вижу, как он неловко держит ружье, как ему показывают, куда вложить твердые тусклые пульки, велят закрыть один глаз. Как он неумело щурился в прицел, высовывал от напряжения язык. И все равно он промазал, попал в утку. И еще выиграл мне замызганного кролика, у которого из швов торчала набивка. А затем посадил меня на шею, потому что я устала.

Бренуэлл лижет мне руку, словно напоминая, что надо сосредоточиться, и я начинаю новый поиск: Шэрон Марлоу плюс дети.

Выскакивает заголовок «Очередная трагедия в семье Марлоу». Читаю. Старший ребенок Шэрон, Льюис, утонул во время отдыха в Греции. Из всей семьи осталась только Кристин.

Неудивительно, что она меня ненавидит.

Неудивительно, что мстит.

Но Юэн – не Льюис.

– Я все знаю, – говорю я, протискиваясь мимо Джулс в гостиную. – Почему ты мне не сказала?

– О чем? Не понимаю, – отвечает она, не поднимая глаз.

– О той ночи в баре. На записи с камеры был никакой не Юэн, так?

Ее взгляд перебегает на потолок, как будто там, на ужасных завитках текстурной штукатурки, оставленной в наследство предыдущим жильцом, можно найти ответ на вопрос.

– Я знаю, что Крисси трахала моего мужа. – Звучит грубо и гадко, но во мне все ярче разгорается ярость. – Ты узнала мужчину на видеозаписи, не отпирайся. И вот я снова тебя спрашиваю, Джулс: кто это был? Кто так испугался, что сжег бар, лишь бы полиция не добралась до камер?